Праздник лишних орлов - Александр Бушковский

На причале они встали, уперлись локтями в ограду мола и стали глядеть в море. Болтали ни о чем и курили. Пуху было прохладно в легкой куртке, и Фома предложил ему погреться в своей, теплой, военного покроя.

– Откуда такая вещь? – улыбаясь, спросил Пух. – С воли еще?

– Нет, брат. С воли почти ничего не осталось. Это монастырский подгон. Американская морская пехота собрала посылку для своей протестантской миссии в Москве, а наше подворье как-то у них ее отмело. Не знаю как, но куртка мне досталась.

– Вещь! – подтвердил Пух.

– Помнишь, я тебе говорил вчера, самое смешное, что Он есть? – Фома не улыбался уже.

Пух кивнул.

– А самое стремное – это пристроиться здесь. К нему или к церкви его. Вот так. Как я.

Помолчали. Алексей что-то говорил, но Пух не запомнил. Наконец Фома слегка приобнял Горе, потом Пуха и сказал:

– Все, поезжайте. Я побуду еще здесь. Может, до Пасхи, может, до Рождества. Не звони мне пока, дай подумать…

– Ну а когда позвонить-то? – спросил Пух через паузу.

– Когда… – Фома словно считал в уме.

Пух напряженно ждал.

– Ну, лет через десять, – сказал тот, серьезно сдвинув брови, но в глазах плясали черти.

Пух с Горем не выдержали и захохотали во весь голос. Люди на причале с испугом оборачивались. Фома смеялся с ними.

– Все, пока! Умирать к вам приползу! – Он махнул рукой, и они с Алексеем пошли с причала, сунув руки в карманы и не оборачиваясь.

Горе с Пухом проводили их взглядами и отправились на корму.

На обратном пути качало еще сильнее. Ветер и солнце никак не могли разорвать серую паклю облаков. Короткие куски радуги вспыхивали над островами то тут, то там. И сразу гасли.

* * *

– Привет! Никак протрезвел?

– Ага. Здорово!

– Брелок-то нашел?

– Не-а…

– Как же в темном подъезде ходишь?

– На ощупь.

– А что друзья?

– Фоме присудили четыреста часов исправработ на территории монастыря. Теперь у него Великий пост. Бог миловал. Горе пропился, развелся, возит брата по клиникам, не сдается…

– Ну а ты?

– Работу поменял, учусь теперь у плотника. Лед растает – поедем церковь ремонтировать. Заодно и денег подзаработаем, мастер у меня толковый. А ты как сам?

– Как сала килограмм…

Светило солнце, и дорога была ровная.

– Ты смотри, что, суки, пишут, а! – раздраженно сказал один егерь другому. – Так… вот… – Он начал читать: – «Снайпер поймал в перекрестье прицела СВД одну из фигурок мечущихся в панике молодых солдат и, не торопясь, выбирал, куда всадить следующую пулю. В голову или все-таки в ногу, чтобы как кошка с мышью поиграть потом еще и с теми, кто будет пытаться вытащить раненого. Что для него какие-то триста метров? Так, баловство! Снайпер взял поправку на ветер и нажал на курок».

Он удивленно посмотрел на второго, ожидая его реакции.

Второй молчал и сосредоточенно глядел на дорогу.

– Какое, на хер, перекрестье? Этот писатель хоть в прицел-то заглядывал? Где он там увидел перекрестье у СВД? – Первый перевел дух и, не дожидаясь ответов на свои риторические вопросы, продолжил: – Ты когда-нибудь мечущихся в панике солдат видел? Пусть даже и молодых?

Второй задумался и отрицательно мотнул головой.

– Я тоже нет. Помнишь, мне солдатик последнюю гранату отдал, когда его увозили?

Второй медленно кивнул, не отводя взгляда от дороги.

– Вы, говорит, товарищ капитан, если что, в плен не сдавайтесь, лучше вместе с ними уе… ться! – продолжал первый и чему-то улыбнулся. – Сам весь в дырках, а за нас переживает, будто мы сдадимся. Не в себе уже был. Зря, что ли, «чехи» орали: «Софринцы – молодцы!» А этот пишет – «в панике», мля! – Первый снова пробежал глазами прочитанные строчки и презрительно сморщился. – «Не торопясь», «всадить»… Пусть бы он, падла, в другом жанре, не торопясь, всаживал! – Он раздражался все больше, хотя голоса и не повышал. – Попробуй-ка попади с трехсот, не на стрельбище ведь!.. «Взял поправку на ветер»! Где он ее взял!? Палец наслюнявил?.. «Нажал на КУРОК»! Что такое курок?! А спусковой крючок тогда что? И где? Ну, бля-я, писатели! Что ты молчишь-то, инвалид?

Второй ответил:

– Меня больше удивляют такие длинные фразы: «Поймал – в перекрестье – прицела – СВД – мечущихся – в панике – молодых – солдат». Нудно! Кто автор?

– Какой-то Юлий Крамер.

– Ишь ты, почти как Ремарк, только наоборот.

– Морды бить надо за такие книги! Или из той же СВД ему всадить, не торопясь.

– И кто-то ведь читает! Хоть опровержение пиши.

– Вот и надо написать! – серьезно сказал первый. – А то лет через тридцать тинейджеры с домохозяйками будут эту лажу читать и думать, что все так и было.

– Тебе-то что? – вяло спросил второй.

– Ай, да ни х…я!

– Ладно, не психуй, напишем, конечно. Все, приехали! Вот они, гуси.

Первый взглянул в окно. Отвлекся. Понемногу успокоился.

* * *

Солдат срочной службы почти всегда попадает в так называемую «горячую точку» не по своей воле. Ему приказывают, поскольку он отдает Родине не совсем понятный ему по молодости лет долг. Возможность «закосить» и отвертеться, конечно, есть. Например, обратиться в шумный и слезный комитет солдатских матерей по поводу неуставных взаимоотношений с сослуживцами или внезапно заболеть энурезом. Но такое случается нечасто, потому что «косят» от службы обычно до призыва и в основном те, у кого есть возможность. По большей части финансовая. А если уж попал, дурачок, в армию, да еще и на войну, то зависишь от командиров, коллектива и ситуации. И почему-то оказывается, что ребята вокруг хорошие, да и сам ты парень не хуже, в конце концов. Романтика вся остается на гражданке, солдат-срочник вынужден пахать как лошадь и стойко переносить тяготы и лишения службы (смотри присягу), испытывая постоянный стресс от усталости, грязи и страха, чего там.

Человек, для которого служба стала профессией, прибыв сюда, находится в несколько другой ситуации. Трудиться и бояться ему тоже предстоит, а не хочешь – ищи другую работу, да еще и свои же перестанут уважать. Зато ты взрослее, сильнее, должен быть грамотнее и спокойнее, а стало быть, лучше подготовлен, чем срочник. Так оно и было, конечно, но веселее от этого Снайперу не становилось. Он мог судить не понаслышке, поскольку пришлось ему в свое время побывать на войне и в солдатской шкуре, а теперь ехать туда, так сказать, по работе.

Но в дороге Снайпер думал о другом, ведь сначала «на нервной почве» заболела его мама, а накануне, перед самым отъездом, он поссорился с женой. Ни с того ни с сего, как обычно. Дошло до ругани, та возьми да и ляпни, мол, не спеши с возвращением, милый. Поразительно, как легко бывает иногда сказать коротенькую фразу и как долго она потом действует! Особенно если прозвучит в нужном месте и в нужное время. В общем, в пути Снайпер водкой гнал прочь тугую печаль, а та не слушалась и зеленым огнем в глазах только пугала его второго номера. По науке на позициях второй номер должен располагаться неподалеку, смотреть за ближайшей округой, за флангами и тылом, чтобы уберечь снайпера от той опасности, которой тот не видит, глядя в прицел. Так ведь то на позициях. А тут Второй не мог запретить Снайперу выпивать, поскольку и сам… Оказывается, без этого никак.