Гнев Неба - Николай Коростелев

Тяжёлые пули выбили из статуи Гуань Ди крупные щепки, но немецкая бережливость взяла верх. Не желая больше тратить дорогостоящие патроны на деревянного истукана, офицер приказал солдатам надругаться над божеством, оправившись на него всем подразделением.

Приближались сумерки. Германцы решили не рисковать и, бросив разоренную кумирню, укрылись в казармах китайского гарнизона.

Известие о совершённом германскими солдатами святотатстве облетело город и повергло суеверных жителей в мистический трепет. Не только горожане, но и солдаты гарнизона, поклонявшиеся Гуань Ди, были в ужасе. Все замерли в ожидании большой беды. И она не заставила себя ждать.

Этой же ночью в город вошёл хорошо вооружёный отряд ихэтуаней.

По всему городу начались повальные грабежи домов иноземцев. Тащили домашнюю утварь, мебель, посуду, занавески – буквально всё, что находилось в доме. Ханша лилась рекой.

– Ура! Свобода!

Пока ликующие граждане радовались обретённой свободе, бригада плотников восстанавливала кумирню Гуань Ди. Они по щепочкам собрали расстрелянный лик божества и установили деревянную статую на прежнее место. Богохульство иноземных солдат требовало отмщения, и предводитель ихэтуаней потребовал для Бога войны искупительной жертвы. К кумирне приволокли большой медный чан и установили у ступеней.

Загремели ритуальные барабаны, трубно заревел храмовый рог, и десятки отрядов двинулись по улицам цепью, сгоняя к храмовой площади иностранцев. Гнали всех: мужчин, женщин, китайцев-католиков и всех, кто был замечен в бизнесе с иноземцами или помогал им.

На площади, в оцеплении вооружённых ихэтуанями горожан, в страхе толпились десятки перепуганных насмерть людей. Грохот барабанов стал громче, зазвенели колокола. На ступени кумирни вышел жрец и неожиданно зычным голосом запел молитву. Несколько вооружённых топорами ихэтуаней стали без разбора хватать пленников.

Несчастных ставили на колени и рубили головы, а несколько фанатично настроенных добровольцев собирали кровь казнённых в жертвенный чан.

Над площадью повис вой, но неутомимые палачи рубили и рубили головы, не разделяя жертв на мужчин и женщин. В воздухе стоял тошнотворный запах крови, но многочисленные зрители, впав в кровавое безумство, подбадривали палачей, комментируя их ловкость после каждого удачного удара топора.

Ревущая толпа колыхалась, словно море. Такого зрелища этот город не видел никогда. Национализм и религиозный фанатизм зашкаливали.

На этом фоне бесчинствовали грабители. Разгорячённые парами дармовой выпивки, они врывались в богатые дома, переворачивали всё вверх дном, а разграбив имущество, тащили хозяев к кумирне как очередных жертв оскорблённого божества.

Когда жертвенный чан наполнился, накал на площади достиг пика, и толпа была готова на любые дикие поступки. И тогда на ступени кумирни поднялся вождь ихэтуаней. Он окунул руки в чан с жертвенной кровью и омыл ею стопы статуи Гуань Ди. Толпа радостно взревела.

Откуда-то притащили отрез красной ткани и благоговейно положили к ногам кумира. Жрец отрезал от рулона ткани длинную полосу и, поклонившись статуе Гуань Ди, двумя руками торжественно передал её вождю ихэтуаней.

Тот принял повязку и, высоко подняв её над головой, выкрикнул:

– Братья! Сегодня здесь, на камнях древней кумирни, я приношу клятву древним Богам! – Он оглядел притихшую толпу. – Я клянусь тебе, великий Гуань Ди! – Он сделал паузу, сурово окинул взглядом притихших соратников. – До конца своей жизни быть вашей рукой, бороться с несправедливостью, охранять традиции предков и чтить наших Богов, карать чиновников и тех, кто не оказывает должного внимания и почтения к старшим, кто оскорбляет Духов предков. В знак этой клятвы! Я! Повязываю на голову эту красную повязку, как символ гнева Неба!

Толпа восторженно заревела. Присутствующие на площади ихэтуани по очереди потянулись к жертвенному чану. Подражая вожаку, они окунали руки в кровь, омывали ею стопы деревянного кумира и с криком «клянусь» подходили к жрецу за красной повязкой.

На четвёртую ночь восстания командир германского отряда скрытно вывел своих солдат за пределы блокады и скорым маршем повёл их к столице провинции. Исчезновение германцев обнаружилось только утром. Вождь ихэтуаней был в ярости и отправил погоню, но догнать беглецов не удалось.

Тем временем волнения перекинулись на соседние поселения, поглощая не только деревни и посёлки, но и небольшие города.

Китайские гарнизоны на самостоятельные действия против бунтовщиков не решались, ожидая команды из Пекина.

Зато отличился кайзеровский посланник барон Кеттелер. Не дожидаясь согласия китайского правительства, он отдал приказ о переброске германского военного контингента во взбунтовавшиеся провинции.

Правительство Китая возмутилось бесцеремонностью Германии, но противиться не посмело. И в Шаньдуне началась карательная операция, цинично названная германским бароном профилактикой.

Германские солдаты подкованным сапогом прошлись по арендованной территории. Кровавые экзекуции, расстрелы, грабёж и издевательства над населением на фоне полного бездействия китайских властей стали последней каплей в переполненной чаше ненависти к иностранцам.

Терпение народа лопнуло. Китай, так долго молчавший и покорявшийся, перестал быть мёртвым телом…

Народное восстание, вспыхнув в небольшом китайском городке, стало распространяться со скоростью лесного пожара, и скоро, вместе с Шаньдуном, полыхнуло в соседней провинции Чжили. Разрушалось всё некитайское: телеграфные столбы, железнодорожные пути и станции, иностранные учреждения и жилища их владельцев. Священники и купцы подвергались надругательствам, грабежам и убийствам. Всех пойманных христиан зверски казнили. Восстание снежным комом катилось к столице Поднебесной.

Великая вдовствующая императрица, сосредоточившая в своих руках всю верховную власть в Поднебесной, задумчиво прогуливалась по вечнозелёному саду императорского дворца. Она любила этот тисовый парк. Огромные стволы реликтовых деревьев безмолвными часовыми выстроились вдоль бесконечно длинных дорожек, отсыпанных крошкой мелко дроблёного красного гранита.

Вдохнув хвойный аромат, источаемый могучими тисами, Ци Си вернулась к своим размышлениям.

Сегодня от бунтовщиков приезжали переговорщики. Ещё неделю назад она приказала бы их колесовать, но сегодня… Сегодня у стен столицы её империи стояла стотысячная армия озлобленных оборванцев. Поэтому она не только приняла их вожаков, но и вынуждена была поощрительно улыбаться, особенно, когда бунтовщики гневно высказывались в отношении иноземцев.

История, связанная с какой-то там девчонкой в городке Юй, её совершенно не заботила. Но вот то, что убийцей девчонки оказался германский миссионер, для её планов подходило как нельзя лучше. Заурядная криминальная история получала совершенно другую окраску. Если раньше основным лозунгом бунтующих ихэтуаней было свержение правящей династии, то после этой встречи акцент требований восставших сместился. Поддержанная императрицей негодующая толпа бунтовщиков направила свою ярость на иностранных миссионеров и коммерсантов.