Великие битвы великой страны - Сергей Алексеев

– Эка беда – голову припек, – ответил старик. – А ты улыбайся, словно это тебе в радость. Мал ты, Гришатка, глуп. В жизни приладиться главное. Слушай меня, в люди, даст бог, пробьешься – в лакеи, а то и выше, в самые камердинеры.

Через несколько дней Гришатку снова крикнули к генералу.

Губернатор лежал на мягком диване, на персидском ковре, раскуривал трубку.

– Нагни свой голова, – приказал генерал.

Гришатка нагнул, думал, что Рейнсдорп снова трубку начнет выбивать о темя. Однако на этот раз барин выдал ему увесистого щелчка.

– О, крепкий есть твой голова, – произнес губернатор.

Вечером у Гришатки произошел разговор с Вавилой.

Поговорили о господах. Рассказал Гришатка дровоколу про трубку и про щелчок.

– Немец, как есть немец, – заявил Вавила. – У него что ни день, то новые в голове фантазии.

Прав оказался Вавила.

Немало бед принял Гришатка из-за этих самых барских фантазий.

Началось с того, что Рейнсдорп решил просыпаться чуть свет, вставать с петухами. А так как петуха в губернаторском доме нет, то генерал приказал быть за голосистую птицу Гришатке.

Явился мальчик чуть свет к дверям губернаторской спальни.

– Ку-ка-ре-ку! – завопил.

Спит губернатор.

– Ку-ка-ре-ку-ку! – заголосил еще громче Гришатка.

Не помогает.

Кукарекал, кукарекал Гришатка, голос себе сорвал.

Хоть плачь – не просыпается барин.

Позвал Гришатка на помощь Вавилу. Вместе они кукарекают. Хоть из пушек пали, спит, не просыпается генерал-губернатор. Часов в одиннадцать наконец проснулся.

– О майн гот! – закричал генерал. Схватил он Гришатку за ухо. – Не разбудил. Не разбудил. Ты есть приказа не выполнил.

– Я же будил, – начинает Гришатка. – Вот и Вавила. Сон у вас очень крепкий, ваше сиятельство.

– О, русише швайн[4], – вскипел генерал. – Их бин золдат[5]. Их бин золдат. Я человек военный. Мышь хвостом шевельнет – я уже есть на ногах. Муха летит – я уже слышу.

Смешно от такого вранья Гришатке.

– Да вас хоть из пушек буди, ваше сиятельство.

– Что!! – заревел генерал. – Кобильин, Кобильин! Всыпать ему плетей.

Тащат Гришатку на кухню. Всыпает Кобылин ему плетей.

Вздумалось Рейнсдорпу иметь при себе арапчонка. Вспомнил генерал про царя Петра Первого, что у того арапчопок был – себе захотелось. А откуда в Оренбурге и вдруг африканец, и губернатор опять за Гришатку. Вымазали мальчика сажей, Алексашка снова завил ему кудри, дали в руки опахало – веер на длинной палке. Ходит Гришатка следом за Рейнсдорпом, опахалом помахивает.

Стал генерал величать Ганнибалом Гришатку, так же как и Петр Первый своего арапчонка звал.

Потешается дворня:

– Ганнибал, как есть Ганнибал!

И вот как-то в губернаторском доме был званый прием. Стали съезжаться гости.

Поставил генерал Гришатку с опахалом в руках недалеко от парадного входа. Пусть, думает, когда входят гости, смотрят они на этакое чудо, смотрят и ему, Рейнсдорпу, завидуют.

Приходят гости, смотрят, завидуют.

– Это есть Ганнибал, – объясняет губернатор каждому. – Из Африки он есть привезенный. Большая сумма гельд на него трачен.

Все шло хорошо.

Но вот какая-то дама, увидев необычного мальчика, всплеснула руками:

– Ай, какой чудный! Ай, какой милый! Ай, какой черный! Как тебя звать?

Растерялся Гришатка.

– Гришатка я, Соколов, – брякнул.

Подивилась дама, протянула к Гришатке руку, взяла пальцем за подбородок.

На пальце осталась сажа.

Ойкнула от неожиданности дама, а затем рассмеялась. Подняла она палец высоко вверх, хохочет и всем показывает.

Сконфузился генерал Рейнсдорп, покраснел, однако тут же нашелся:

– Дорогой господа, я вас сделал веселый шутка. Шутка. Веселый шутка. Ха-ха!

– Ха-ха! – дружно ответили гости.

Кончился званый прием. Разъехались гости.

Кликнул барин Гришатку.

– Зачем ты есть паршивый свой рожа ей подставлял? А?! Как ты посмел Гришайтка сказать. А? Кобильин! Кобильин!

И снова Гришатку тащат на кухню. Снова Кобыл ин всыпает ему плетей.

Побывал как-то Рейнсдорп в Петербурге. Повидал там гипнотизера. Насмотрелся, как тот людей усыпляет, как в человеческое тело иглы стальные вкалывает.

Вернулся генерал в Оренбург, вызвал Гришатку.

– Я есть великий гипнотизер, – заявил. Усадил он Гришатку на стул. – Спи, спи, спи, – шепчет.

Не хочется вовсе Гришатке спать. Да что делать! Прикидывается, что засыпает.

Доволен губернатор – дело идет. Вот он какой ловкий гипнотизер.

Взялся за иглы. Кольнет. Не выдержит, вскрикнет Гришатка.

– Не ври, не ври. Не болит, – покрикивает генерал. И снова иглами тычет.

Намучился, настрадался Гришатка. Возвратился к себе в каморку. Тело от уколов мозжит. Голова кружится.

Шел Гришатка и вдруг увидел деда Кобылина. Заблестели озорством глаза у мальчишки. Побежал он назад к генералу.

– Ваше сиятельство, а старика Кобылина вы сможете усыпить?

– Что? Кобылина? Могу и Кобылина.

Позвали к генералу Кобылина. Усадил он деда на стул.

– Спи, спи, – шепчет.

Исполняет старик барскую волю, делает вид, что засыпает.

– Гут, гут, – произносит Рейнсдорп. Потирает от удовольствия руки. Взялся за иглы.

Увидел старик иглы – взор помутился.

Нацелился генерал, воткнул в дедово тело одну иглу, приготовил вторую.

– А-ай! – заорал старик. – Батюшка, Иван Андреевич, не губите.

– Ты что, ты что, – затопал ногой генерал. – Не болит, не болит. Я есть великий гипнотизер.

– Болит, ваше сиятельство! – кричит Кобылин. Рухнул на пол, ловит барскую руку, целует.

Сплюнул генерал от досады, отпустил старика Кобылина.

– Ox, – вздыхал Кобылин, возвращаясь от генерала. – И кто это надоумил барина, кто подсказал? Шкуру спущу со злодея.