Сюита №2 - Наталья Гончарова

но вслух лишь промычал: — Мммм, — меж тем прожевывая стейк, словно уже потерял интерес к беседе, но отхлебнув шампанское все-таки добавил:

— Кто знает, что случилось Энн, может все совсем не так, как ты думаешь, забудь, не стоит вспоминать.

И словно этой фразой он подвел черту, под воспоминаниями о прошлом, ясно дав понять, что его эта тема не слишком интересует.

Анне вновь стало так обидно и так горько, ей хотелось поведать ему обо всех горестях, что случились с ней, но он был так холоден, и так отстранен, словно ему до всего не было и дела. Может, ему и до нее нет дела.

— Расскажи о своей семье. Я так мало о тебе знаю, — и понимая, что это одна из его самых не любимых тем, Анна намеренно решила зайти на территорию запрета, толи от обиды, толи от злости, и уже не думая о последствиях продолжила: — Где живет твоя жена?

— Жена живет в Глазго, — как ни в чем не бывало, ответил он. — Но для того, чтобы узнать обо мне, не обязательно знать о моей семье. Ты можешь изучить меня, я весь в твоем распоряжении, — лукаво ответил он и улыбнулся.

— А твоя семья? Родители? Есть ли у тебя братья? Сестры? — Анна хотела расспросить и про жену, но все же не решилась, и не потому, что боялась его, она боялась услышать, то, что ее ранит. Он мог бы сказать, что не живет с ней, и ничего к ней не чувствует, а мог сказать и обратное, тем самым после сказанного поставив ее невольно перед выбором, принять унижение или уйти. И зная, что уйти сейчас не будет сил и возможности, она не хотела остаться униженной и растоптанной все также подле него.

— И мать и сестра живут также в Глазго, — коротко ответил он.

— А отец? — переспросила Анна, заметив, что он не упомянул о нем.

— Энн, как тебе утка конфи? — спросил Дэвид, сделав вид, что не слышал ее вопроса. Анна всей своей открытой душой ненавидела его привычку поступать так. Если ему не нравился вопрос, который она ему задавала, он не отвечал на него. Нет, он не обманывал, и даже не констатировал, что не хочет говорить об этом, нет. Он просто не отвечал на вопрос, делал вид, что не слышит его, и сменив тему, начинал говорить о чем либо совершенно другом, будто бы и не было того разговора, который ему пришелся не по нраву. Впервые столкнувшись с этим, Анна опешила и не поняла в чем дело. Вначале ей даже показалось, что он ее не услышал, может ее голос звучал тихо, или шум улицы заглушал ее голос, и, желая исправить это, она повторила вопрос громче. Но он и тогда не ответил ей, и Анна, наконец, поняла, он просто не хочет говорить на эту тему, и таким образом избегает ответа.

Все это было так чуждо ей, ведь она была открыта и готова ответить на любые его вопросы. Вот только он их не задавал.

И снова сбитая с толку, Анна решила не противиться, и ответила с натянутой улыбкой:

— Очень вкусно.

Но больше не удостоила его ни словом, ни взглядом, пока ужин не подошел к концу.

Даже в поздний час Английский бульвар был по-прежнему полон людей, с той лишь разницей, что все семейные пары, удалились в свои апартаменты, отдав город тем, кто ищет приключений, денег и любви.

В свете фонарей и тысяч окон, не было видно звезд, и лишь одинокий месяц, следил за ними с уставшей улыбкой вечности.

Ужин прошел не так как того желала Анна. Казалось, они отдалились друг от друга, и в эту минуту, не было двух людей, которые были бы так чужды друг другу, словно два случайно встретившихся прохожих, лишь на миг, коснулись рук, чтоб тотчас разойтись навеки.

Уже завтра он должен будет отбыть в Калле, и хотя он планировал пробыть там всего несколько дней, а затем вернуться, Анну мучало смутное беспокойство. Их связь была столь хрупка, и ненадежна, что казалось, даже такой малой разлуки достаточно, чтобы разрушить ее.

Она не могла не думать, о том, что ждет ее в будущем, уйдя из гувернанток, она волей или неволей поставила себя в зависимость к Дэвиду. И если он решит покинуть ее, оставив в Ницце, ей ничего не останется, как вновь вернуться в Париж, без средств к существованию и без работы, потому как в Ницце она ничто. Не то, чтобы она в Париже что-то значила, но в городе, где каждый третий эмигрант, ей было легче и дышалось как-то проще.

И самое время, попытаться сгладить шероховатости ужина, но она словно окаменела, не было ни сил, ни желания, искать путь к его холодному, остывшему в вересковых пустошах сердцу, и, решив, смириться с тем, что суждено случиться, Анна мысленно распрощалась с ним.

Как вдруг, как только они оказались в конце бульвара, там, где даже вездесущий фонарь, не доставал своей ладонью темноты, Дэвид резко остановился, и нетерпеливо притянув Анну к себе, с жадностью подминая ее, словно гибкую ивовую ветвь, со всей страстью, на какую способен мужчина, поцеловал ее.

Она безвольно и податливо откинула голову назад, покоряясь его силе, а руки переплела на его шее, так тонкий и изгибистый вьюн ищет для себя опоры в этом мире полном ветров и тревог. В тот миг, весь мир с его горестями и бедами, с радостью и счастьем, перестал существовать для них. Был лишь он и она, и губы и руки, и каждое движение в такт.

Скольких до нее целовал он женщин? Как жарко и как страстно любил он других? Анна вспомнила золотистые волны волос Сессиль, ее матово-белые плечи в лунном свете ночи. И ревность, саднящая, где-то под грудью, словно рана, о существовании которой она даже не знал, вдруг отравила этот прекрасный миг, и Анна, желая стереть все прошлое между ними, с упоением и отчаянием стремилась поцелуем показать силу своих чувств, придать все, что было до нее вечному забвению, чтобы он не помнил ни день вчерашний, ни день прошлый, не помнил ни имени, ни лиц тех других, рисуя новое настоящее и будущее только с ней.

Вдруг отстранив Анну от себя, так что на ее лицо теперь падал молочный и бледный свет полумесяца, хотя сам все так же оставался в тени, заговорил. Его низкий голос в приглушенном гуле вечернего города был разлит в воздухе