Не плачь, Тарзан! - Катарина Масетти

В другой раз на блошином рынке в гаражах, куда мы отправились на велосипедах погожим весенним деньком, Мике купил черную вязаную шляпку. Он с загадочным видом куда-то исчез и украсил ее маленькими ленточками и розами, которые свернул из кусочков газеты, — получилось просто потрясающе. В то время я как раз подумывала о том, не начать ли мне подрабатывать рисунками для разных газет. По дороге домой мы попали под дождь и ленточки с розами превратились в бумажное месиво, но у меня осталось такое чувство, будто Мике приблизил мою мечту к реальности. За это я его и любила. Он понимал меня без слов.

Мике вполне мог стать успешным модельером, если бы твердо стоял на ногах и посадил своих демонов в клетку.

Услышав мой смех, Янне с обиженным видом просунул голову в дверь. Я быстро стащила с себя костюм, надела старые тренировочные штаны и решительно предложила выпить кофе. Я понимаю, сухарики — угощение весьма скудное, но чем богаты, тем и рады! Печенье и конфеты дети отыскивают в шкафу моментально, как маленькие собачки, обученные искать наркотики. Иногда я покупаю пакетик со сладким и прячу его до выходных. Когда наступает суббота, я забываю: а) о том, что я вообще его купила, и б) о том, где я его спрятала. Но дети свое дело знают! Если я пытаюсь задобрить их кусочками сахара в апельсине (мое классическое изобретение, когда в холодильнике шаром покати), Белла отвечает: «Мама, но мы уже ели малиновые дольки, которые ты спрятала в пакетике от муки!» Я заглядываю в пакет и вижу, что там осталось от силы шесть-семь штучек. «Пакет был чуть-чуть разорван!» — беспечно заявляет Белла. Из открытых упаковок всегда можно брать.

Пока мы пили кофе, случилось непоправимое. Билли примчался к нам в комнату, захлебываясь от возбуждения. «У меня получилось! Я вырезал! Смотрите!» — гордо воскликнул он, и в душе у меня зашевелились нехорошие предчувствия. Я побежала в спальню. Так и есть! Мой шикарный костюм был испещрен надрезами в виде галочек. Впервые в жизни у Билли получилось справиться со своими тупыми детскими ножницами, и, зажав их в непослушных пальчиках, он искромсал весь костюм.

Большой палец в одну дырочку, а указательный в другую — так трудно. Сначала я попробовал на бумаге, а потом на платье, но это было не мамино платье, потому что мамино резать нельзя. Это было дядино платье. Сначала не получалось, а потом было совсем не трудно, я резал и резал и так много нарезал!

Я сказал маме: «Смотри, как я умею!», а она совсем не обрадовалась, хотя это было не ее платье, вот глупенькая, она совсем голову теряет, когда приходит дядя.

Пора завязывать, Янне, ей-богу!

Этот ребенок искромсал своими пухлыми ручонками эксклюзивный костюм, который стоил бешеных денег. Что я вообще там забыл? В гостях, где есть маленькие дети, опаснее, чем в джунглях, — что-нибудь непременно случится!

И что теперь делать? Идти к фрекен Исландская Селедка, жаловаться на качество ткани и требовать деньги обратно? Или просто забыть это, как затею с повышенной степенью риска, которая потерпела фиаско? А еще жаловался, что денег у меня больше, чем я в состоянии потратить.

Я подумал, что с Марианы взятки гладки, она ведь не догадывается, сколько стоил этот костюм, а если раскрыть ей эту тайну, придет в бешенство. Но как раз в этот момент она сказала:

— Я знаю, что костюм стоил больше, чем все наши вещи, купленные за год. Но его уже не вернешь, Янне, ничего не поделаешь. Все, что я могу, — это отнять ножницы у Билли. — Голос у нее был упрямый и сердитый.

Я откашлялся.

— Ты ни в чем не виновата, — сказал я, совладав с собой. (Разумеется, виновата! Оставить без присмотра это чудовище с ножницами! Только не подпускай его к бензопиле, когда он вырастет, умоляю тебя, Мариана!)

Мне срочно нужно придумать новое хобби. Что-нибудь несерьезное и безопасное, например прыжки с парашютом. Выпустите меня отсюда!

Чтобы немного успокоиться, я взял костюм и вышел на балкон — полюбоваться безрадостным бетонным пейзажем Эппельгордена. За углом взвыла сирена полицейской машины. Смеркалось, во влажной дымке фонари напоминали пушистые одуванчики, во всяком случае те из них, которые не успели разбить местные хулиганы. Однажды Мариана нашла в песочнице использованные шприцы. Каждый день, иногда по нескольку раз, она складывает коляску и с трудом запихивает ее в лифт. Если она оставит коляску внизу, то больше ее не увидит. Как она здесь живет, да еще и с детьми!

— Ты не хотела бы переехать отсюда? — крикнул я. Мариана вышла на балкон и встала рядом со мной, положив на перила маленькие крепкие руки.

— Конечно, хотела бы, — ответила она. — Я каждый день читаю объявления о продаже недвижимости. Вернее, читала бы, если б у меня были деньги на газеты.

Мы помолчали. Было прохладно, Мариана вздрогнула и поежилась. Я осторожно накинул ей на плечи остатки изрезанного жакета, а юбкой, как шалью, накрыл ее темноволосую голову. В тот момент она была почти красива.

— Вот и хорошо! — сказал я. — Этот цвет тебе очень идет! Я слышал, что шелк согревает. А слишком жарко тебе не будет, ведь Билли позаботился о вентиляции.

— Не мучай меня! — сказала она затравленным голосом. — Ну кто тебя просит создавать мне проблемы!

— Это ты создаешь мне проблемы! — вырвалось у меня. — Все из-за тебя! Сам не знаю, зачем вы мне понадобились! И ты, и твои дети!

— Просто все остальное у тебя уже есть, — серьезно объяснила она. — Ты все можешь купить. Но как только мы станем твоими, ты от нас сразу устанешь.

На город спустилась вечерняя прохлада, и вдруг мы поцеловались. Жакет упал на ободранный пол. Процесс пошел. Давление нарастало. Заиграл духовой оркестр. Бас-бочки застучали в ушах. Я принялся пробираться к ней под футболку, она тяжело задышала и стала скулить, как щенок. Только я собрался подхватить ее и унести в спальню, открылась балконная дверь.

На пороге, нахмурив брови, стояла Белла.

— Мама, ты обещала почитать нам «Тайну четырнадцати крыс»!

Пора завязывать, Янне, ей-богу!

Мамы должны обнимать пап, а не мороженщиков. Волосы у мороженщика всегда как будто мокрые и лохматые, у папы совсем не такие. У папы волосы свисают на плечи, а когда он становится троллем, он начесывает их на глаза. Когда папа вернется, мы будем читать «Тайну четырнадцати крыс», папа говорит, что от чтения люди становятся телектуалами. Винни-Пуха мы не любим, потому что он не телектуал. Кристофер Робин все для него делает, а Пух этого не понимает. Папа построил мне кукольный домик из обувных коробок: наверху комната для людей, а внизу подвал для крыс. У всех были свои кроватки из спичечных коробков. А Билли взял и сел на мой домик. Я заплакала, а папа сказал, что в жизни всегда так, человек вдруг сядет на чей-нибудь домик и все раздавит. Он много-много раз это повторял, я даже испугалась немножко, потому что он был таким грустным, а потом он стал что-то писать, и писал, писал, писал. Тогда мама сказала, что мы построим новый домик, папа сейчас занят, и мама тоже была такой грустной, но ведь у нас ничего не получится, это будет уже совсем другой дом! Сегодня Аманда спросила, почему меня зовут Белла, я сказала, что не знаю, а на самом деле я знаю, но это так непонятно. Когда я говорю что-нибудь непонятное, Аманда рассказывает об этом всем в садике: «А вы знаете, что Белла сказала? Опять что-то непонятное!» И все надо мной смеются. Один раз вечером было темно, мы как раз собирались вернуться в садик, и там загорелось два окна, ну я и сказала Аманде, что наш садик похож на дракона с двумя глазами, который сейчас нас съест, а Аманда рассказала об этом всем остальным, и все смеялись. Меня зовут Белла, потому что мама с папой знали какую-то Беллу Чао. Когда я вырасту, обязательно с ней познакомлюсь, иногда мама поет о ней, я очень люблю эту песню, она грустная, но красивая. Мама знает много грустных песен, в одной поется про музыканта, которого похоронили: «И четверо черных сказали, что был он чудным одиночкой». Когда мама пела, Билли ужасно расстроился и спросил ее, как звали этого музыканта, а мама сказала, что его звали Дан Андерссон,[5]и тогда Билли пошел в песочницу и построил там два домика. Мама спросила, кто в них живет, а Билли ответил, что в одном живет Дан Андерссон, а в другом — его приятель, чтобы ему не было одиноко, и мама крепко обняла Билли. Тогда я построила домик еще больше, а сверху положила ракушек, чтобы они в них играли. Меня мама тоже обняла. Мороженщик ушел и унес то красивое платье, мама на Билли совсем не ругалась, а на меня бы обязательно накричала! Наверно, мороженщик умеет колдовать, по-моему, у него есть какой-то волшебный напиток, он сам сказал. Говорит, пойду, напьюсь, чтобы забыться, а мама говорит, иди-иди, а мы выпьем какао и ляжем спать.