Каникулы строгого режима - Андрей Кивинов

— Пошли, — Сумрак поднялся из-за игровогостола, — после «дошпиляем».

В третьем отряде жили в основном мужики — каста рабочихпчел. Когда положенец переступил порог барака, все поднялись.

«Крысой» оказался Милюков, тот самый любознательныйпервоход. Он стоял на коленях между нар и хлюпал носом, с ужасом поглядывая наприготовленный для экзекуции ломик. Его уже обрадовали инвалидной перспективой.

— Что скрысил? — Сумрак посмотрел на пойманного,пытаясь вспомнить, где он с ним не так давно пересекался. Ах да, в карантине,когда мента топтали.

— Сгущенку, — доложил старший отряда, — уБраги. Из тумбочки. В гальюне хавал, сучонок.

— Верно? — Положенец повернулся к Милюкову.

Тот молча кивнул, продолжая стоять на коленях.

— Тебе сколько лет?

— Во… Восемнадцать.

— Сел за что?

— В магазин залез… В селе работы нет, у матери трое…Жрать хотелось…

— И что, сразу на строгий режим?

— Я замок подпилил… Судья вредная попалась.

Милюков заплакал, но не из-за несправедливого приговора, аиз-за предстоящей расправы. Тон авторитета не сулил снисхождения.

Сумрак взял ломик. Первоход задрожал. Народ одобрительнозагудел.

— Кончай хныкать. Не баба. У своих почему крысил?

— Есть хотел, — шмыгнул носом Милюков.

— Работаешь?

Парень отрицательно покачал головой и вытер слезы.

— Не берут. На «промку»[11] желающихмного… Я б работал.

Шаман, маячивший за спиной авторитета, саданул кулаком оладонь.

— К чему эти «коляски»[12] дешевые?Руку под лом — и в петушатник…

— Задохнись! — бросил ему Витя. — Без тебяразберемся…

Он вплотную подошел к Милюкову, несколько раз подбросил наладони ломик, словно прицеливаясь.

— Не надо… Пожалуйста… Я больше не буду, —шепотом, почти безо всякой надежды попросил парень, подняв на авторитетакрасные от слез глаза. Словно ребенок, увидевший, как отец снимает ремень, нопонимающий, что порцию горячего он все равно получит.

— Встань! И правую руку вперед! — приказал Сумрак,приподнимая ломик.

Милюков, словно пьяный, со второй попытки кое-как поднялся,но руки спрятал за спиной. Окинул умоляющим взглядом народ, пытаясь найти хотьодного заступника. Не нашел.

— Тебе сказали, руку вперед! — крикнул кто-то изтолпы. — Будь мужиком!

Приговоренный, смирившись с участью, зажмурился и протянулвперед трясущуюся, как на центрифуге, тощую руку. Перебить кость хватит одногоудара. Публика приготовилась получить удовольствие.

Но тут Сумрак сделал то, чего от него никто не ожидал. И,возможно, даже он сам. Отбросил ломик на нары, быстро вытащил из брюк ремень,схватил парня за шею, нагнул его и, сунув голову между ног, с десяток разпрошелся ремнем по заднице, приговаривая: «Не воруй у своих, не воруй!»

Милюков юлил задницей, но не кричал, только скулил, словнощенок. Когда экзекуция закончилась, он свалился на пол. Блатные зароптали, ониожидали большего.

— Коменданта «промки» сюда, — велел Сумароковшнырю, вставляя в брюки ремень, — только «шементом».[13]

Шнырь кивнул и помчался исполнять приказ. Меньше чем черезминуту он вернулся вместе с запыхавшимся комендантом — активистом,боявшимся блатных больше лагерного начальства.

— Звал, Витя?

— Видишь этого джуса? — кивнул авторитет навалявшегося Милюкова. — Завтра устроишь его на работу. Где лавэ побольше.Не всосал, что ли?! Не слышу!..

— Сделаю, — заверил комендант.

Сумароков посмотрел на выпоротого.

— Иди и «бычь». Будешь получать рабочую пайку и влабазе отовариваться. Скрысишь еще раз, спросим как с «симпатичного», потом какс «понимающего».

В переводе с «фени» эта фраза звучала бы так: «Иди иработай. Будешь получать рабочий паек и покупать продукты в лагерной лавке.Украдешь еще раз — сначала изнасилуем, потом покалечим». Но Сумрак, в силупонятных причин, родной речью в совершенстве уже не владел. Подзабыл, словночеловек, давно живущий в эмиграции. Впрочем, Милюков все понял без переводчика.Поднялся с пола, утер сопли. Пробормотал: «Спасибо, дяденька…» И пока авторитетне передумал, нырнул в толпу.

Сумрак быстро вышел из барака. На улице его догнали Казбек иеще пара блатных.

— Витя, это по жизни неправильно. «Крысу» вообще впетушатник загнать надо. Ты Акуле клешню раздробил, а этому пионеру только пожопе надавал.

— Он и есть пионер, — мрачно, но уверенно ответилположенец, — только от мамкиной сиськи оторвали. А Акула взрослый мужик.Блатовал, на баулах сидел…[14] Ты, Шаман, после «наркомовского»ужина каждый раз хавчик топаешь.[15] А пацан с детства досытане ел. Ростом с член и весом с пайку…

— Понятия для всех, — поддержал Казбека один изблатных.

— Засохни… Вы, как ястребы гудзонские, только и ждете,кого бы за косяк изуродовать. Руку парню сломать не долго, только он и таксудьбой контуженный. Попадется еще раз, лично граблю оттяпаю.

Сумрак пока и сам не понимал, что произошло. Он ведьдействительно поступил не по понятиям, дав слабину. Закон один для всех. Инаказание тоже. Но… Что-то его остановило. Как тогда, с тем ментом. Он могсмело послать Вышкина подальше, и одним мусорком на земле стало бы меньше.Самое интересное, что, не взяв греха на душу, Витя чувствовал себя гораздоуютнее. И был уверен, что сегодняшняя слабина не пойдет ему во вред, а, скорее,наоборот — поможет в ближайшем будущем. «Сентиментальным, что ли,становлюсь? Бардак!»

Будет очень обидно, ежели пацан снова проворуется. Авторитетположенца, конечно, не пострадает, но определенный удар по самолюбию этонанесет.

Вечером он подозвал дежурного шныря. Велел собрать в пакеткурева, чая, консервов, конфет. Спросил, есть ли у Милюкова кореша в отряде.