Неизвестный террорист - Ричард Фланаган

Это означало, что на одежду она может позволить себе потратить не более двух тысяч в месяц. Еще тысяча уходила на квартплату. На «жизнь» она выделяла себе еще две тысячи, правда, большую часть этой суммы тратила на такси и рестораны. Остальное она все же старалась откладывать, поставив себе целью прибавлять по четыре тысячи в месяц на «покрытие тела банкнотами». Для этого ей нужно было зарабатывать, по крайней мере, девять тысяч долларов в месяц.

Иногда Куколка работала по шесть, а то и по семь вечеров в неделю, стараясь как можно меньше тратить на шмотки и на прожитье, и тогда ей удавалось достигнуть поставленной цели. Но гораздо чаще ей это не удавалось. Иногда она ухитрялась промотать все деньги, или же ей просто надоедало каждый вечер крутиться на пилоне, и тогда вместо четырех тысяч получалось в лучшем случае одна или две, а то и вовсе ничего. А потому вместо одного года сбор нужной суммы занял у нее три, и все же постепенно она сумела накопить денег, и теперь они с той синей «Тойотой» возле дома соревновались: кто первым окажется сплошь покрытым бумажками.

Что же до тех двух тысяч, которые Куколка ежемесячно откладывала на одежду, то ей эта сумма казалась весьма жалкой и явно свидетельствовала о ее бережливости. Еще в самом начале карьеры танцовщицы она приобрела вкус к дорогим вещам, созданным лучшими европейскими дизайнерами, вот почему в иные месяцы этих двух тысяч ей даже при самом скромном шопинге хватало разве что на пару вещичек.

Куколку совершенно не смущали поддразнивания товарок насчет ее дорогостоящих пристрастий; она твердо знала, что в модных вещах чувствует себя совершенно другим человеком. Глядя на нее, никому и в голову прийти не могло, что когда-то она могла быть не такой красивой, элегантной, принадлежащей к миру избранных, к миру божеств – а их мир изображен во всех женских журналах, рекламных роликах и на рекламных щитах, – которые лишь порой нисходят до общения с простыми смертными. Для Куколки покупка новых вещей была нарушением привычного хода жизни, подобной цветению деревьев, но, как и пора цветения, эти сладкие мгновения довольно быстро пролетали, заставляя ее мечтать о том, чтобы они как можно скорее вернулись вновь.

И все же чем больше одежды Куколка покупала, чем больше денег тратила, тем чаще ей напоминали, кто она такая, где она живет и как эти деньги зарабатывает. И довольно скоро каждое украшение от Bulgari, каждая блузка от Versace, юбки и джинсы от D&G и туфли от Prada стали и у нее самой вызывать всякие ненужные мысли о том, что она всего этого вовсе не достойна.

В таких случаях единственным лекарством для нее было отправиться по магазинам.

Она неторопливо обходила самые лучшие бутики с самыми красивыми продавщицами и самыми изысканными, тщательно продуманными интерьерами; все портили только ужасные покупатели: богатые азиаты, вызывавшие самое искреннее возмущение; толстые обеспеченные австралийцы, которых она презирала; томные анорексичные австралийки, способные вызвать разве что жалость; ну а безденежных «уэсти», глазевших по сторонам чуть ли не сворачивая шею, она просто ненавидела. «Столько красоты, – думала Куколка, – на службе у такого безобразия! Столько безобразного, ищущего здесь возможность как-то скрыть эту свою безобразность!» И все же в каждом из этих покупателей она видела себя: раненое животное, отчаянно стремящееся скрыть ото всех смертельную рану.

Наконец Куколка начала одеваться. Она выбрала красивое белье – трусики и бюстгальтер из бледно-зеленых кружев, расшитые маленькими нежно-розовыми цветочками и украшенные кристаллами Сваровски. Она просто обожала ощущение нежного белья на собственной коже, такое чувственное, такое потаенное, почти такое же, как если бы ее тело было обернуто всеми $49 700. Затем она с некоторым усилием натянула любимые джинсы от Versace, украшенные фальшивыми бриллиантами, и вдела ремень в виде золотой цепи. Верхнюю часть тела она прикрыла маленькой черной маечкой, на которой ярко горели волшебные буквы D&G, логотип самой любимой ее фирмы.

Экипированная подобным образом, Куколка снова вышла на улицы ночного Сиднея, бурно праздновавшего Mardi Gras. Там, собственно, все было так же, как и когда она ехала домой. И в воздухе витали те же запахи Азии: еды, потных людей, мочи и смога. Куколка прошла мимо аборигена, который всегда спал голышом прямо на подъездной дорожке за углом; мимо знакомых любителей мороженого; мимо стариков, совершавших неторопливую прогулку; мимо группы знакомых попрошаек, и один из них даже мило помахал ей рукой; мимо почти истлевшего, кишевшего червями трупа кошки. Она чуть не упала, поскользнувшись на брошенном кем-то шприце, и вдруг услышала:

– Эй, а я тебя знаю!

Куколка невольно притормозила, оглянулась и увидела перед собой нищего, который, несмотря на жару, был одет в старую коричневую косуху.

– Я тебя видел, когда ты с другими девчонками из клуба выходила. У вас там небось богатенькие клиенты бывают. Вы, девочки, понимаете, что к чему, так что парочка баксов – для тебя сущий пустяк. – От попрошайки жутко воняло, он был страшно грязен, кожа сплошь в каких-то струпьях, но глаза у него сияли той сверкающей голубизной, какую Куколка видела только в документальных фильмах о покрытых льдом водных источниках. – Между прочим, мой старший братец меня в задницу трахал, – спокойно сообщил он. – Мне тогда всего двенадцать стукнуло, а он меня все трахал и трахал. Хотел, чтобы и у меня был СПИД, как у него. Хорош братец, да? Не буду врать: очень ширнуться нужно. Ты уж помоги мне, пожалуйста, а?

– Двенадцать? – переспросила Куколка.

– Ну да, двенадцать, – подтвердил он, отчего-то растерявшись, и прибавил: – Но мне и пятерки хватит.

Куколка открыла сумочку и протянула ему стодолларовую купюру.

А где-то садилось солнце.

Над охваченным безумным весельем городом уже повисла жаркая влажная ночь, точно тяжелым грязным половиком накрыв на улицах истекавшие потом стотысячные толпы праздновавших. Повсюду сновали полицейские, но люди, испуганные обнаруженными на стадионе бомбами, безропотно смирились с подобными мерами предосторожности. Впрочем, ни воспоминания о бомбах, ни присутствие полицейских не могли испортить настроение тем, кто желал посмотреть на самый большой в мире гей-парад.

Липкая вонь похоти, наркотиков и пролитого пива плотным облаком висела над толпой полуобнаженных мужчин и женщин, самозабвенно танцующих безумный танец под какофонию сплетающихся друг с другом мелодий. В толпе, сплошным потоком текущей по Оксфорд-стрит, было множество различных мужчин – худых и толстых, с роскошными мускулами и могучей, как у быка, грудью, и тонких, изящных, в плотно облегающем тело серебристом люрексе. Каждая отдельная группа имела своего предводителя: фею, эльфа, тамбурмажора, фараона или ковбоя в широкополой шляпе – и все они танцевали. Толпа ревом приветствовала и Dykes on Bikes, и Scats with Hats, и все это объединяла громобойная феерия дешевых фейерверков, пронзительных полицейских свистков и грохочущей музыки – техно, рэпа и баллад, исполняемых звездными геями.

Куколка еще не успела толком слиться с шумной толпой, но уже ощутила ее с каждой минутой возрастающую вибрацию; толпа плыла дорогой празднества, образуя водовороты среди зданий и между полицейскими ограждениями, и была похожа на гигантский извивающийся косяк рыбы, угодивший в сеть и тщетно стремящийся из нее вырваться. Кто-то попал в эту толпу, просто чтобы поглазеть на фриков, кто-то – чтобы посмеяться или поудивляться; впрочем, в толпе было немало и явных извращенцев. Ну а Куколке, как и подавляющему большинству присутствующих, просто хотелось весело провести время. Все тянули шею, стараясь как можно больше увидеть, и лишь какой-то маленький нескладный человечек шнырял в толпе, продавая по десятке за штуку краденые упаковочные клети для молочных бутылок в качестве подставок для желающих несколько возвыситься над остальными людьми и увидеть все.