Та, что гасит свет - Дмитрий Рыков

— Жуть, — откликнулся Семен Степанович. — Это ж какой год был?

— Девяностый.

— Ну, у нас-то есть кое-что получше. Откроем твою бутылку?

— Конечно, разливай.

Выпили. Петр заметил:

— Да, тогда и спирт был в радость, а сейчас и «Хеннесси» не лезет. Я продолжаю. Блондинка, естественно, в последний момент передумала — струсила, наверное. Так как потом мне своей очереди на квартиру пришлось бы ждать еще очень долго, я лихорадочно бросился искать ей замену. Как назло, все мои знакомые девушки дома отсутствовали, и тут я в записной книжке наткнулся на телефон круглолицей прелестницы. Подумал: «Чем черт не шутит?» и набрал ее номер. Ответила она сразу. Звонку была вроде рада, но встретиться со мной отказалась, так как должна была идти к какой-то родственнице на очередной день рождения или крестины-именины, уже не помню. Ноябрь, колотун, я звонил ей по телефону-автомату, прикрепленному к стене здания, без будки. Мимо проходил приятель, услышав мой страстный монолог, он даже остановился. Я уговаривал ее минут двадцать. О, каких высот достигало мое красноречие! Пытался убедить ее, что посиделки с родными — бесцветная скука будней, а вот я могу обыденность, тоску и монотонность жизни превратить в яркий фонтан новых впечатлений… Какой чепухи только не нес, но цели достиг — уговорил. Она пообещала сходить на праздник, отметиться и тихонько уйти. В назначенное время я стоял на автобусной остановке. Она опоздала на полчаса, но я даже не помню, успел ли я на это рассердиться, — когда увидел ее, я не просто потерял дар речи, у меня помутился рассудок! Представь, девяностый год, серая забитая страна, серые забитые люди, серый провинциальный город, серый ноябрь — и тут вечером, из темноты выходит девятнадцатилетняя Орнелла Мути в красном клетчатом пальто и красной широкополой шляпе! Если бы я упал навзничь или растаял в воздухе, никто бы из стоявших на остановке людей не удивился бы — каждый сверлил взглядом только ее. Ну и я был ого-го. Пузо еще не появилось, на мне был гэдээровский плащ защитного цвета, строгий такой. Мы обмолвились парой фраз и поехали к однокласснику на такси. Смущался я страшно. В квартире мы сняли верхнюю одежду, уселись в кресла перед низеньким столиком, и я принялся девушку развлекать. Она спросила чаю, но у меня же была цель ее напоить, и я ей предложил лонг-дринк. Это я так назвал, как ты, наверное, уже догадался, спирт, разведенный фантой. После двух бокалов Маша — так ее звали — опьянела, и я полез целоваться. О, что у нее были за губы! Мягкие, нежные, влажные, сочные… Тщетные попытки дотронуться до груди она пресекала, обнять за талию или коснуться попы — тоже. Я уж было потерял надежду, но тут вдруг она сказала: «Я должна пойти в ванную». Не представляешь, я был на седьмом небе от счастья! Как только она вышла из комнаты, я быстро разделся и юркнул под одеяло. Лежу я, совершенно голый, пять минут, десять, и тут заходит она. В пальто! В шляпе! И говорит: «Проводи меня домой, мне пора».

— Облом, — улыбнулся Семен Степанович.

— Не то слово! Облом обломом, но какой позор — я-то уже в постели. Быстро оделся, не уговаривая, понимал — бесполезно, мы вышли на улицу, поймали машину, и тут опять — пойми этих женщин, мне показалось, что своим настойчивым намеком на секс я ее обидел, — принялись целоваться. Я довез ее до подъезда и вернулся домой с распухшими от поцелуев губами. Надо сказать, что той осенью я поступил на подготовительное отделение института. Вообще-то жил в другом городе, и у себя бывал редкими наездами. Так что развивать роман, по сути, не получалось. Нет, конечно, я ей звонил — эти заранее оговоренные сеансы связи, телефон-телеграф, жетоны, заказ межгорода — сейчас смешно даже. Или обидно. А может быть, просто зависть к нынешнему поколению. Ну да ладно. В общем, встретились мы только на Новый год. Меня пригласил приятель, бурно ухаживающий за своей подругой, у него был товарищ, «бесхозный», без девушки, я попросил Машу взять подругу, то есть нас оказалось шестеро. В принципе было весело. Правда, третий товарищ напился и стал приставать сразу ко всем троим девицам, пришлось его выгнать. Машина сокурсница почувствовала себя лишней и вежливо так, неслышно исчезла. Хозяин утащил свою любовь в спальню. Ух, думал я, сейчас ЭТО произойдет! Не тут-то было. Мы опять целовались до посинения, до рассвета — больше ничего она не позволила. На первом автобусе я проводил ее домой. Скажем так, вся паховая область, а не только нужные части тела от напряжения болели у меня страшно. Потом она куда-то на время исчезла, я вернулся к учебе, начались звонки — постепенно мы стали отдаляться. Памяти не прикажешь — наверняка до лета мы встречались еще, но — не отложилось. Зато отчетливо помню июньскую встречу. Мой старший брат купил видеомагнитофон, и я пригласил красавицу на просмотр видеофильма. По тем временам это было круто. Маму я предупредил, что в гости придет приличная девушка, за которой я ухаживаю, она приготовила кучу бутербродов, мы пили чай, смотрели кино — все отлично. Неожиданно позвонил мой бывший одноклассник, сказал, что родители уехали на дачу и у него — тусовка, или как там раньше это называлось? Мы помчались к нему. На улице разразился ливень, я оставил Орнеллу у подъезда, без зонта побежал к проезжей части, с огромным трудом поймал «запорожец», вернулся за ней, и тут, в машине, она ка-а-к поцелует меня! Поджилки, да что там поджилки, все, что у меня было, затряслось. Компания у друга собралась большая, но к ночи почти все разошлись, остался только он со своей будущей женой и мы. В первый раз мне удалось ее раздеть — но ты не смейся, мне было двадцать, ей девятнадцать — только до трусиков. Нет, что я вру, до юбки. Просто потом я ее задрал. Мы лежа целовались, обнимались, гладили друг друга, каждую ее клеточку я поцеловал, облизал и обласкал, и так — до рассвета. Мы не спали вообще! Если бы я был постарше и обладал большим опытом, то, конечно, догадался, что она девственница и всего боится. Естественно, она не хотела невинности лишиться на кровати родителей моего одноклассника в его присутствии за стеной, но я-то решил, что она водит меня за нос, и обиделся. Потом, спустя несколько лет, красавица сказала, что если бы тогда я нашел укромное место для встречи на следующий день, то она бы мне отдалась, но я вечером уехал. Да, злость прошла, я написал ей нежное письмо, но опять-таки, вместо того, чтобы напрямую признаться в любви, я ходил вокруг да около. В середине лета меня зачислили в институт. Все время, что не посвящал учебному заведению, проработал экспедитором и, как мне казалось, заработал уйму денег. В августе я приехал домой — на свадьбу еще к одному другу. Машу я предупредил заранее, и мы договорились пойти в гости вместе. В день торжества я позвонил ей с утра пораньше. Маша долго мялась, запиналась, а потом сказала, что в июне была на раскопках — она училась на историческом факультете, и каждое лето студенты должны были ездить на городище ковыряться в земле. Там полюбила однокурсника, он ее позвал замуж, и она теперь с ним встречается. Ну, то есть спит. Я был вне себя от ярости, но виду не подал, ответил, что, если бы все время был рядом, этого бы не случилось. Она согласилась, на том и распрощались.

Долго я не горевал. Вечером попал на свадьбу и поучаствовал в грандиозной драке — а что за свадьба в провинции без драки? Только самая скучная. У нас же веселье было со сломанными руками, разбитыми о головы стаканами, все поливали друг друга газом из модных в то время баллончиков. Красота! Ну и познакомился я с подругой невесты Вероникой — такой крепкозадой брюнетистой деревенской красавицей. Дженнифер Лопес, Сальма Хайек и Ева Мендес отдыхают. Ну, мы отправились ко мне, родители как раз оказались на даче, и она старательно помогла забыть мою неудавшуюся любовь. Два года мы с Машей не виделись, не общались, не созванивались. В августе девяносто третьего я проводил каникулы в своем городке. Однажды раздался телефонный звонок — меня разыскала моя старая знакомая. По стечению обстоятельств она училась с Машкой на одном курсе. Взволнованно она сообщила, что Маше будто бы «очень-очень» надо со мною поговорить. К тому времени я начал прилично зарабатывать и уже привык к тому, что все «важные» разговоры означали, что у меня будут просить денег. Но, по моим сведениям, Машин друг продавал в ларьке разливное пиво. Помнишь, раньше такое было? Выстраивалась очередь с трехлитровыми банками и прочей тарой, и туда наливали мочу, иное слово не подберешь.