О любви - Стендаль

Что касается пользы стыдливости, то она мать любви; этого у нее никак нельзя отнять. Нет ничего проще механизма этого чувства: душа поглощена стыдом вместо того, чтобы быть поглощенной желанием; человек запрещает себе желать, а желания ведут к действиям.

Очевидно, что всякая нежная и гордая женщина – а оба эти свойства, будучи причиной и следствием, едва отделимы одно от другого – должна приучить себя к холодности; люди, которых она смущает этим, называют ее недотрогой.

Обвинение это тем более возможно, что здесь очень трудно держаться золотой середины: если у женщины мало ума и много гордости, она неизбежно придет к заключению, что стыдливость не может быть чрезмерной. Вот почему англичанки считают себя оскорбленными, когда в их присутствии упоминают о некоторых частях одежды. Вечером, в деревне, англичанка никогда не позволит себе покинуть гостиную вместе с мужем, если кто-нибудь может увидеть это, и, что еще хуже, думает, что оскорбит стыдливость, выказав хоть немного оживления при ком-либо, кроме мужа[48]. Может быть, именно благодаря этим тщательным стараниям от семейного счастья англичан, хотя они и умны, всегда веет ужасной скукой. Они сами виноваты: к чему такое высокомерие?[49]

Зато, попав из Плимута сразу в Кадикс и Севилью, я нашел, что в Испании жар климата и страстей заставляет слишком быстро забывать необходимую сдержанность. Я обратил внимание на весьма нежные ласки, которые там позволяют себе на людях и которые вовсе не казались мне трогательными, а производили противоположное впечатление. Ничего не может быть тягостнее этого.

Вполне естественно, что сила привычек, внушенных женщинам под предлогом стыдливости, неизмерима. Доводя стыдливость до крайности, заурядная женщина воображает себя равной женщине выдающейся.

Власть стыдливости такова, что нежная женщина выдаст себя перед возлюбленным скорее действиями, чем словами.

Самая красивая, самая богатая и самая доступная женщина Болоньи недавно мне рассказала, что некий французский фат, находящийся здесь и внушающий очень странное представление о людях его нации, вздумал спрятаться у нее под кроватью. По-видимому, ему не хотелось, чтобы бесчисленное количество нелепых признаний, которыми он преследовал ее уже месяц, пропало даром. Но этот великий муж проявил недостаток выдержки; правда, он дождался того, что г-жа М. отпустила горничную и легла в постель, но у него не хватило терпения подождать, пока прислуга заснет. Г-жа М. бросилась к звонку, и он был позорно изгнан пинками и тумаками пяти или шести лакеев. «А если бы он подождал еще два часа?» – спросил я ее. «Я была бы очень несчастна. Кто усомнится в том, сказал бы он мне, что я здесь по вашему приказанию?»[50].

Простившись с этой хорошенькой женщиной, я пошел к другой – из всех женщин, каких я когда-либо знал, наиболее достойной любви. Душевная тонкость ее была еще возвышенней, если это возможно, чем трогательная ее красота. Я застал ее одну и рассказал ей историю г-жи М. Мы стали рассуждать на эту тему. «Послушайте, – сказала она мне, – если мужчина, позволивший себе такой поступок, нравился этой женщине раньше, она простит и впоследствии полюбит его». Признаюсь, меня ошеломил этот нежданный свет, озаривший глубины человеческого сердца. Я ответил после некоторого молчания: «Но если мужчина любит, разве у него хватит духу решиться на такое грубое насилие?»

В этой главе было бы гораздо меньше неясности, если бы ее писала женщина. Все, что относится к гордости женского чувства собственного достоинства, к привычкам стыдливости и ее крайним проявлениям, к известным тонкостям, большей частью зависящим исключительно от ассоциации ощущений[51], которых не может быть у мужчин, притом к тонкостям, часто не вытекающим из природы, – все это, повторяю, могло найти здесь отражение лишь постольку, поскольку мы позволили себе писать понаслышке.

В минуту философской откровенности одна женщина сказала мне приблизительно следующее:

«Если я пожертвую когда-либо своей свободой, человек, которого я предпочту другим, больше оценит мои чувства, убедившись, насколько я всегда была скупа даже на самую незначительную благосклонность». В угоду возлюбленному, которого они, может быть, никогда не встретят, некоторые очаровательные женщины выказывают холодность мужчинам, с которыми разговаривают в данную минуту. Вот первое преувеличение стыдливости, оно достойно уважения; второе происходит от женской гордости; третьим источником преувеличений является гордость мужей.

Мне кажется, что такая возможность любви часто всплывает в воображении даже самых добродетельных женщин; и они правы. Не любить, получив от неба душу, созданную для любви, значит лишить себя и своего ближнего большого счастья. Это все равно как если бы апельсиновое дерево не цвело из страха согрешить; заметьте к тому же, что душа, созданная для любви, неспособна вкушать с восторгом иного рода счастье. Со второго же раза она обнаруживает в так называемых земных радостях невыносимую пустоту; ей часто кажется, что она любит искусство или дивные виды природы, но они только обещают ей любовь, разукрашивают любовь, если это еще возможно, и она быстро замечает, что все говорит о счастье, от которого она решила отказаться.

Только одно, по-моему, заслуживает порицания в стыдливости – то, что она приучает ко лжи; вот единственное преимущество доступных женщин над женщинами нежными. Доступные женщины говорят вам: «Мой дорогой друг, как только вы мне понравитесь, я скажу вам об этом, и это доставит мне больше радости, чем вам, потому что я вас очень ценю».

Велико было удовлетворение Констансы, воскликнувшей после торжества своего возлюбленного: «Как я счастлива, что не принадлежала никому за те восемь лет, что я в ссоре с мужем!»

Сколь бы нелепым ни было, на мой взгляд, это рассуждение, ее радость кажется мне исполненной свежести.

Совершенно необходимо рассказать здесь, какого рода сожаления испытывала одна севильская дама, покинутая любовником. Я хочу напомнить читателю, что в любви все показательно, и, главное, попросить его, чтобы он соблаговолил отнестись с некоторой снисходительностью к моему стилю[52].

Мой мужской глаз различает девять особенностей стыдливости.

1. Ставится на карту многое против малого; значит, следует быть крайне сдержанной, а отсюда очень часто утрировка; не смеются, например, над тем, что больше всего забавляет; следовательно, нужно очень много ума, чтобы обладать стыдливостью в меру[53]. Вот почему многие женщины проявляют ее недостаток в интимном кругу, или, выражаясь точнее, не требуют, чтобы истории, которые им рассказывают, были в достаточной степени смягчены и теряли бы свою пристойность лишь по мере нарастания опьянения и легкомысленного настроения[54].

Не благодаря ли стыдливости и смертельной скуке, которую она порождает у многих женщин, большинство их ничего так не ценит в мужчинах, как наглость? Или они принимают наглость за внутреннюю силу?

2. Второй закон: мой возлюбленный будет больше уважать меня за это.

3. Сила привычки