Змееед - Виктор Суворов

— И что это, по-вашему, означает?

— Это означает, что пропавший человек связан с какой-то тайной, но тайна эта не государственная. Если не государственная, то какая? Антигосударственная, я так полагаю.

— Может, это просто личная тайна.

— Нет, не может. Пропал центровой чекист, его ищет главный чекист страны. Какая же тут личная тайна?

— Как вы узнали, что пропавший был чекистом?

— Попа и в рогожке узнаешь, а чекиста — даже в рясе. На левом боку под пиджаком у него явно был пистолет. Именно поэтому я на него обратил особое внимание. Блатные с пистолетами не ходят. Блатные — с перышками, простите, — с ножами. Военные ходят с пистолетами, но они в форме. Кто у нас в шляпе и с пистолетом? Инкассатор? Инкассаторы, дипкурьеры, фельдъегеря и вообще все, кто везет нечто ценное, по одному не ходят. И что инкассатор делал в поезде, который пришел из Владивостока?

— Почему вы думаете, что пропавший чекист прибыл с Колымы?

— Лицо обветренное, как у полярника. Но поезд не из Мурманска, не из Архангельска, не с севера, а с востока, с Дальнего Востока. Я товарищу Ягоде осторожно так, между прочим, соображение двинул, что вот, мол, ехал человек одиннадцать дней в поезде, а до того, может быть, три-четыре дня на пароходе его качало. Если это не так, то товарищ Ягода должен был возразить. Должен был сказать что-нибудь вроде: да нет, его только пять дней в поезде трясло.

— А товарищ Ягода не возразил?

— Нет, товарищ Сталин, товарищ Ягода не возразил.

— Что мог чекист с Колымы везти Народному комиссару внутренних дел?

— Важное сообщение или золото. С Колымы больше везти нечего.

— Важное сообщение или золото, — с расстановкой повторил Сталин.

— Но сообщение можно передать по радио, по телефону, по телеграфу. Все почти средства связи в руках НКВД. И почти все шифровальные службы тоже. В крайнем случае, курьер мог прилететь самолетом. НКВД имеет собственную авиацию. Зачем важное сообщение пятнадцать суток поездами и пароходами везти?

— Значит, золото?

— Значит, золото, товарищ Сталин.

— Это воровство. В особо крупном размере. Но все же это всего лишь воровство. А где же заговор?

— Как где? Тут он, заговор. Народный комиссар внутренних дел рабоче-крестьянского государства обеспечен любыми благами по потребности. Что пожелает, то ему дадут. Деньги ему не нужны. Из страны уехать он не имеет ни возможности, ни права. Зачем тогда ему золото килограммами, а может быть, десятками и сотнями килограммов? На какие потребности?

— Правильный вопрос, товарищ Змееед. Возвращайтесь домой. О нашей встрече знают трое: вы, я и мой помощник, который вас сюда доставил. Сейчас повторите ему все, что рассказали мне. Благодарю вас. До свидания.

— До свидания, товарищ Сталин.

— Постойте, как ваша фамилия?

— Наша фамилия Ширманов.

1

— Меня Холовановым зовут. Для своих — Дракон. Понял?

— А ты меня на «понял» не бери! Понял?

— За что тебя Змееедом кличут?

— Так, прилипло.

— А я время помню, когда Змееедом можно было называть только того, кто чекиста убил. Хоть одного. Убивал?

— Случалось. Вот намедни одного пришлось. В дополнение к предыдущим. Правда, этого по приговору.

— Это кого же?

— Смирнова Ивана Никитича.

— Ну, того следовало. Без приговора тоже бывало?

— Бывало. Только что-то ты, товарищ Холованов, уж больно любопытный.

— Да уж я такой. Крайне ты мне интересен: раньше чекистов убивал, а теперь сам в ГУГБ НКВД состоишь. Ссучился?

— А ты меня не сучь. Лучше ссучиться, чем мучиться. Ты на своего пахана Гуталина полюбуйся! Тифлисское казначейство с партнерами курочил, нефтепромыслы в Баку под теплым крылом держал, брал обильный оброк, а теперь ссучился, Генеральным секретарем Коммунистической партии Гуталин заделался. Ты пошто порожняк на меня толкаешь, пошто своего пахана Гуталина сукой не зовешь?

— Ладно, Змееед, не ершись. Нам с тобой клубок распутывать.

2

Тот, который на площади трех вокзалов назвался Иваном Ивановичем, скрючился подковой. Лицо белое с синевой.

Та, которая назвалась Иолантой, кивнула Аркашке-Хлюсту: готов.

Аркашка, хищно выскалив черные зубы, запустил лапу в карман пиджака над сердцем клиента и потянул на себя невиданный ранее в московских малинах тугой бумажник крокодиловой кожи.

Улов небывалый.

Одним взглядом охватил он пачку шелестелок, оценил и мыслью быстрой раскидал расходы. Поделиться надо со своими — в кассу урческой взаимопомощи лукнуть. Надо подмаслить мусоров, чтоб не цеплялись. Кирного бобра следует подальше вывезти и выбросить. Этим делом Шайтан займется. Ему еще и за транспорт особо добавить надо. Люське-Сыроежке — за ударную работу. Уж больно жирного бобра на сей раз зацепила. Расходов много, но все равно вон сколько Хлюсту остается. Да ведь ни Шайтан, ни Люська не знают, сколько в пачке. Можно притаить-притырить-передернуть. А еще бобер кирной в центровой костюмчик упакован и шкары на нем заграничные. Тикалки у него рыжие, в смысле — золотые, да на золотой же цепи. В портфеле — одно разочарование, бумаги какие-то. А мы по карманам пройдемся. Тут добро россыпью — портсигар не то серебряный в позолоте, не то и впрямь золотой. С рисунком — охотники на привале. Еще и зажигалка желтенькая с красным камушком самоцветным.

А в жилетке что? В жилетке что-то твердое.

Ну-ка, на свет.

Глянул — и померк ясный день в Хлюстовых глазах. Две корочки там красненьких оказались. И на каждой золотом — щит и меч. Имя в обоих корочках то же самое, и рожа та же. Только и разницы: в первом удостоверении — Дальстрой НКВД СССР, во втором — ГУГБ НКВД СССР.

Дальстрой — это Колыма. Дальстрой — это сотни тысяч зэков. Дальстрой — это отдельное, самое обширное, самое богатое, самое жуткое и почти независимое царство в империи ГУЛАГа. Дальстрой — это золото. Много золота. Самые крупные в мире месторождения. Самая ударная добыча — рабсила даровая. Бобер — знатный воротила из руководства Дальстроя. Свидетельством тому — уж очень серьезный документ. Он этот документ на Колыме кому следует в нос сует. Но в кармане у него еще один документ, куда более серьезный, — ГУГБ! Вот его-то он там, на Колыме, уж точно никому не показывает. Гусь этот — тайный контролер Главного управления Государственной безопасности, внедренный в руководство Дальстроя.

Вот тут-то Аркашка-Хлюст и спросил в сердцах Люську, кого же она, стерва, привела. Она ему и ответила, что обеспечила образцового клиента.

А он ей пожелал того, что переложить на бумагу у меня никак не выходит. И добавил: