«Не все то золото…». Фальшивомонетничество в Российской империи. Вторая половина ХVIII – начало XX века - Алексей Николаевич Алексеев

занимающихся печатанием и сбытом фальшивых кредитных билетов и чеканкой звонкой монеты. Почти все они пользовались досками, гравированными крестьянином села Жажково Семеном Зотовым. «Зотов, — говорилось в рапорте чиновника особых поручений управляющему министерством финансов, — самый первый мастер досок для приготовления денег в Гуслицкой местности, выпустивший безнаказанно громадное количество их, выучивший этому искусству и других, и не пойманный доселе по причине его особенной ловкости»[191]. «Делателя фальшивых ассигнаций» Зотова выслеживали долго. Первая попытка арестовать его с поличным в августе 1868 года закончилась неудачей. Обыск, проведенный у него в доме, ничего не дал. Как докладывал Н. А. Юревич в министерство финансов, «поиски наши на этот раз оказались тщетными. Впоследствии мы имели случай убедиться, что Зотов был предупрежден одним из числа доносителей (бывшим агентом сыскной полиции), которого хотя и нельзя было обличить в измене, но за ним учрежден секретный полицейский надзор»[192]. Злоумышленника удалось уличить в преступных действиях в январе 1869 года. При обыске в его доме были обнаружены начатые гравировкой медные доски для печатания двадцатипятии трехрублевых кредитных билетов, подготовительные прорисовки для гравирования билетов достоинством в три и десять рублей, а также инструменты и материалы[193]. В процессе расследования Зотов признался в «продаже им медных досок для подделки 5-ти рублевых и 1 рублевых кредитных билетов старого образца крестьянину деревни Дороховой (Богородского уезда) Феоктисту Никитину Щеголеву (он же Плахов) и о нахождении у него в ученьи граверному мастерству сына Щеголева Федота»[194]. При обыске жилья Щеголевых в колодце были найдены инструменты и медные доски для печатания фальшивых кредитных билетов достоинством в пять и десять рублей.

«Самый первый мастер досок для приготовления денег в Гуслицкой местности» был осужден и сослан на каторгу в Сибирь. Такова была судьба многих уроженцев этих мест. Как отметил В. С. Лизунов, «почти все гуслицкие поселения, а их было до 60 с лишком, разбросанных по берегам рек Гуслицы и Нерской, имели своих выселенцев в Сибири, сосланных туда преимущественно за подделку и сбыт фальшивых ассигнаций. Немало их было и на каторжных работах»[195].

Каторжники и ссыльнопоселенцы, попавшие в Сибирь за подделку денег, создавали благоприятную среду для развития фальшивомонетничества за Уральским хребтом. Нередко именно этот контингент являлся костяком организованных групп преступников, промышлявших подделкой денежных знаков. «Ассортимент» производимых ими фальшивок был весьма широк. Подделывали как монеты, так и бумажные деньги, едва те появились в России.

Уже в 1798 году иркутский губернатор генерал от инфантерии фон Трейден рапортовал в Сенат о найденных у работного человека иркутской казенной суконной фабрики Федора Поспелова трех 25-рублевых фальшивых ассигнациях. При этом он писал, что «незадолго пред сим найдены на той фабрике у ссыльных бумага и инструменты к деланию фальшивых ассигнаций»[196].

В 1827 году в Тобольский губернский суд поступило дело «о найденных в Боровлянском винокуренном заводе у казенно-рабочих инструментах и материалах, принадлежащих к деланию фальшивых ассигнаций, золотой и серебряной монеты»[197]. Поводившие ревизию Западной Сибири сенаторы Б. А. Куракин и В. К. Безродный в ноябре 1827 года писали Е. Ф. Канкрину, что «находящиеся в Тобольской губернии на винокуренных заводах преступники возобновляют делание фальшивых ассигнаций и монеты, имея легкое удобство сбывать оные на Ирбитской ярмарке во множественном народном стечении»[198]. Об этом же они писали губернатору Западной Сибири И. А. Вельяминову: «Работа фальшивых ассигнаций сильно укоренилась и в большом ходу производится каторжными осужденными и наказанными за то же преступление, также посельщиками и даже крестьянами, употребляемые ими к сему ремесла просты и незатруднительны; сбыт легок и особенно удобен в здешнем крае по простоте поселян»[199]. Подобные сообщения были отправлены тобольскому гражданскому губернатору Д. Н. Бантыш-Каменскому и в Сенат[200].

Столичные ревизоры настойчиво рекомендовали отправить заключенных фальшивомонетчиков, находящихся на местных казенных заводах, в Восточную Сибирь, подальше от внутренних губерний России, поскольку «размещение сего рода преступников: одних у самых границ Сибири с стороны внутренних наших губерний, а других хотя и не на границе, но не в дальнем расстоянии, само по себе небезопасно с той стороны, чтобы зловредное для государства ремесло вновь не возникло»[201]. В качестве примера укоренившегося в местах каторжных поселений «злодейства» Куракин и Безродный упоминали дело каторжного рабочего Боготольского винокуренного завода Феофанова, «который, быв и прежде сужден, и наказан за делание фальшивых ассигнаций, вновь занимался сим злодейством и приготовлено ассигнаций, как можно судить, по его словам, не менее 40 т<ысяч> рублей»[202].

Существенное значение в организации преступного промысла на казенных заводах имело участие в нем местных жителей. Тот же Феофанов, как докладывали ревизоры в Сенат, «мог свободно производить делание фальшивых ассигнаций с участием заводских рабочих в промене ассигнаций, в знании и укрывательстве преступления»[203]. В другом рапорте говорилось об открытии фабрики фальшивых ассигнаций в Омской губернии: «Найдено убежище или гнездо злодеев, орудия к оному, участвующие крестьяне трех деревень Бошевой, Шубиной и Литвиновой, и главнейший мастер из беглых каторжных Ливенцов»[204]. Каторжник Ливенцов, надо отметить, проявлял удивительную настойчивость в своем преступном ремесле. «Злодей Ливенцов, — писали ревизоры в Сенат, — когда был еще поселенцем в Каинском округе, изобличился следствием в делании фальшивых ассигнаций и в выпуске их до значительного количества; по наказании кнутом сослан в Нерчинск, с дороги бежал, возвратился в Каинский округ, возобновил прежнее злодейство, опять открыт, опять наказан, послан в Нерчинск, но опять оттуда бежал и водворился не в иной, а в той же Томской губернии, где прежде упражнялся в сем ремесле и найдя участниками многих крестьян из трех деревень, занялся без помешательства своею работою»[205].

По сведениям, собранным сенаторами во время ревизии, с марта 1823 по февраль 1827 года в Сибирь были «присланы» 271 (из них 9 женщин) «осужденных и наказанных за делание фальшивых ассигнаций, и монеты»[206]. Сохранился именной список каторжников Тобольской губернии, которых отправили подальше от границ центральных губерний России в Восточную Сибирь. Большинство из них выходцы из крестьянского сословия в возрасте от 25 до 53 лет, осужденные за «делание» и распространение фальшивых монет и ассигнаций, наказанные кнутом и «с поставлением знаков» отправленные на каторгу.

Криминальный промысел в местах каторжных поселений Сибири, поразивший своим размахом сенаторов Куракина и Безродного, проник и в камеры острогов, расположенных во внутренних губерниях России.

В 1817 году арестованный мещанин А. Кричевский рассказывал следователю, как проживающая в Харькове «жена глазного лекаря Лейбы Сарра Соколовская говорила ему, что делаются ассигнации в тюрьме и она их получает следующим образом: накупит булок или ягод и завяжет в платок, что и относит в тюрьму, отдавая под видом милостыни, и в то же время выдает им хорошие ассигнации, а получает фальшивые ассигнации; делаются же они там русскими, которые