Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова - А. Солнцев-Засекин

И вот, устраивая площадку для тенниса, мы ссыпали удаляемую с нее землю не в одну общую кучу, а четырьмя небольшими замкнутыми валами, образующими внутри небольшую площадку. Что делалось на этой площадке, часовым было плохо заметно из-за окружающих ее валов. Когда же кто-нибудь из часовых приближался к площадке, его внимание старались отвлечь всевозможными способами. С хохотом, криком и шутками тащили заговорщики кого-нибудь из пленных офицеров, насильно усаживали его в тачку и то торжественно провозили его мимо глазеющего часового, то мчались с тачкой как сумасшедшие и сбрасывали сидящего в ней под самые ноги часовому. Невольно часовой обращал все свое внимание на эту возню и суматоху и не замечал, что тем временем творилось на маленькой площадке за валами. «Весело живется русским офицерам в австрийском плену», – должно быть думали часовые, наблюдая эти сценки…

А русские офицеры, там за валами, согнувшись, чтобы быть менее заметными, задыхаясь от спешки, рыли узкую и глубокую яму… Под полами шинелей проносили из лагеря доски из-под кроватей…

Перед уходом с плаца, вырытый ров прикрывали этими досками и засыпали их землей. Наконец, ров стал довольно обширным, чтобы вместить пять-шесть человек. Его плотно прикрыли досками и утрамбовали землю на них: получилось что-то вроде небольшого склепа. В этот склеп скользнули через оставленное отверстие Ульмер, Сирокомский, Чирковский, Бом и Вихма; затем и эту импровизированную дверь завалили досками и засыпали землей.

Беглецы были заживо похоронены. Воздух доходил к ним только через полую резиновую кишку для поливки улиц, которую где-то удалось раздобыть, и один конец которой был проведен в самодельный склеп, а другой выходил наружу и был замаскирован, будто бы случайно брошенной тачкой…

Наступил вечер. Лопаты и тумбы были сданы дежурному по караулу офицеру, и пленные покинули плац и разошлись по своим кабинкам…

Прошла благополучно вечерняя поверка, также благополучно окончилась утренняя на следующий день: побег не был обнаружен. Когда дежурный офицер заходил для поверки в кабинки беглецов, на их койках лежали или искусно сделанные из всякого хлама куклы, прикрытые с головой одеялом, будто пленник уже лег спать, или другой пленный офицер, уже опрошенный, успел проскользнуть из своей кабинки в кабинку кого-нибудь из беглецов и отзывался вместо него на вопрос караульного. Только при вечерней поверке на другой день не удалось ввести в заблуждение караульного офицера куклами, лежавшими на кроватях беглецов, и побег был раскрыт…

Но что в это время было с самими беглецами?

Полузадохнувшиеся, лежали они в своем самодельном склепе, с нетерпением ожидая наступления ночи. Штабс-капитан Чирковский не сводил глаз со светящегося циферблата карманных часов…

Наконец наступил двенадцатый час ночи и один за другим, разбросав над собою доски, пленники выбрались из своей могилы. Под русскими шинелями на всех была австрийская военная форма, которую удалось достать обычным способом при помощи театрального кружка.

Ульмер был в офицерской форме и имел фальшивые документы на имя австрийского офицера; он должен был следовать далее одиночным порядком. Остальные пленные офицеры были переодеты австрийскими солдатами; у них был один общий документ, находившийся на руках у прапорщика Вихмы. Он изображал собою санитара, провожающего из госпиталя партию тяжело раненных и уволенных от службы австрийских солдат, возвращающихся в родную деревню у румынской границы. Кроме того, у поручика Бома было несколько бланков увольнительных записок для отпускаемых в город на прогулку солдат, которые мне случайно удалось привезти из резервного госпиталя № 3 в Будапеште, с печатями и штампом этого госпиталя.

Осторожно подкравшись к стене плаца, пленные подкопались под нее и поодиночке выбрались наружу. Невдалеке от лагеря в поле они назначили место общей встречи; только один Ульмер, имевший отдельный документ, не должен был являться на условленное место и простился со всеми у ограды. Некоторое время спустя в лагере было получено письмо от него – уже из России.

Судьба остальных беглецов была иная, и им пришлось испытать еще много передряг и неприятностей.

Когда поручик Бом последним проползал в отверстие под оградой плаца, он был замечен и задержан часовым. Остальные беглецы, не отошедшие еще далеко, видя задержание Бома, бросились наутек в разные стороны.

Но поручику Бому удалось также избегнуть на этот раз ареста. Будучи шведом по происхождению и владея несколько немецким языком, он попытался уговорить часового отпустить его. «Дурак, – сказал часовому Бом, – какая тебе польза, если ты задержишь меня? Передо мною только что бежало около двадцати пленных, и ты не заметил этого и если даже задержишь меня, то все равно будешь отвечать. Но если ты меня отпустишь, то никто не будет знать, во время какой смены часовых произошел побег, и тебе не придется быть в ответе. На, получай… и пусти меня», – и Бом подал часовому какую-то мелочь: две-три кроны.

Часовой отпустил Бома на свободу, но он тут же едва не попал снова в неволю. Видя, что спутники его разбегаются, он стал кричать им, чтобы они остановились и подождали его. Часовой стал предупреждать, что крик могут услышать конные патрули, несущие службу кругом лагеря, но было уже поздно – патруль действительно направлялся к ним, привлеченный шумом.

Бом бросился бегом к ближайшим от плаца зданиям и, с трудом перескочив забор, очутился в каком-то большом дворе. В дальнем конце двора Бом различил несколько человек. Стараясь быть незамеченным ими, Бом вошел в уборную, находившуюся тут же во дворе, и увидел в ней несколько австрийских солдат. Он понял, что попал в казармы какой-то воинской части. Выйдя из уборной, Бом попытался скрыться, перелезши через стену, но был задержан дневальным, дежурившим у ворот. Дневальный вызвал дежурного своей роты. Дежурный, принимая Бома за рекрута запасного батальона, помещавшегося в казармах, стал допрашивать Бома, чего он перелезал через стену. Бом ответил, что хотел провести ночь у жены, которая якобы находится в городе и под утро возвратиться в казармы. «Ну, ступай, – сказал Бому дежурный, отпуская его, – только не опоздай на утреннюю перекличку, да принеси мне бутылку коньяка». Бом пообещал исполнить желание дежурного и, обрадованный, отправился на место условной встречи.

Штабс-капитан Чирковский и прапорщик Сирокомский были там. До утра они втроем поджидали прапорщика Вихму, но тот так и не явился. Испуганный задержанием Бома и полагая, что он один остался на свободе, Вихма, пользуясь тем, что документы были на руках у него, сразу с места побега направился на станцию железной дороги и без больших приключений достиг Румынии, а затем и России.

Наступивший день Чирковский, Сирокомский и Бом провели, прячась в кустах. Шел проливной дождь, и они промокли до нитки. Выйдя вечером из своего ненадежного убежища и так и не дождавшись прапорщика Вихму, они направились в город. Проходя мимо какого-то дома на окраине Эстергома, из окон которого доносилась музыка и пьяные выкрики, они решили зайти в него, предполагая, что это мелкоразрядный ресторан или трактир. Но дом оказался заведением еще более легкомысленного характера. Беглецы спросили себе ужин, почистили запачканные от лежания в поле костюмы и, отказавшись от дальнейшего знакомства с обитательницами дома, расплатились и покинули его. Забавно отметить тот факт, что хозяйка легкомысленного учреждения, как выяснилось после, на следующее же утро донесла в полицию о «странных» посетителях, отказавшихся от сближения с жрицами свободной любви. Небезынтересна и резолюция, положенная начальником полиции на этом сообщении и гласящая, что такие посетители могут быть только русскими офицерами, бежавшими из плена.