Полшага до мечты - Ирина Лазарева

– Пойду я, – помолчав, сказала Таня и встала. – Матвея постараюсь на ночь к себе увести, ты уж мне не мешай.

Аня подняла на нее пустые глаза и ничего не ответила.

Таня вышла. Анна накинула меховой жакет и вышла вслед за ней. Она видела, как Матвей взял Татьяну под руку, вывел за калитку, и скоро ночная мгла поглотила обоих.

В саду было темно, но в безоблачном черном небе желтела луна, высокие звезды рассыпались по небосводу. Дорожка между клумбами призрачно светилась. Аня обогнула дом и обнаружила в глубине сада качели. Сережа и Темка сидели на доске, тесно прижавшись друг к другу. Сережа слегка отталкивался ногой, и качели плавно раскачивались. У малыша личико было донельзя серьезное, в широко открытых глазах отражались звезды, он слушал Сережу; в особо напряженные моменты запрокидывал голову и смотрел на рассказчика…

Гости разошлись, Темку уложили спать, Сережа закрылся в своей комнате. Отец с дочерью могли теперь спокойно поговорить – Аню интересовал статус Зинаиды Степановны в семейном укладе Иртеньевых.

– А что, пап, смотрю, ты женским вниманием не обделен. Импозантный мужчина. Седина бобра не портит – вон как Зина тебя обхаживает, – завела Аня разговор в шутливом ключе.

– Не знаю, что тебе сказать, Анечка. Женщина хорошая, ко мне со всей душой, отличная хозяйка – только близко ее подпустить не могу, сама видишь – Сережа у нас дичок, посторонних женщин воспринимает враждебно. Обижать его никак нельзя; ты не смотри, что он резковат, на деле парнишка самоотверженный, чувств самых сильных и преданных, а муть в голове пройдет, надо только подождать. Так что сына менять на Зинаиду Степановну не стану, ни за какие блага.

– Пап, а ты не хочешь жить в Москве? У меня своя квартира на улице Усачева, неподалеку от Новодевичьего монастыря, та, что от маминой тети досталась. Не хоромы, но вполне удобная – столовая и две небольшие спальни. Мама после замужества переехала к супругу, квартира записана на меня, так что я – полноправная хозяйка. Подумай, может, тебе стоит перебраться поближе ко мне и Сереже?

Иртеньев, вместо ответа, привлек Аню к себе и поцеловал в густой пробор.

– Повезло мне, – сказал он. – Все дети людьми выросли. Хоть я тебя и не воспитывал, но гены все же мои, так что есть чем гордиться. У иных смотришь – вроде кругом благополучие, достаток, положение в обществе, а с детьми – беда: многие с пути сбиваются, другие родителей не вспоминают или только пользуются, обдирают как липку. Сколько таких семей знаю. Выходит, я самый богатый оказался. Зачем мне Москва, доча? За заботу спасибо, только ты загодя планов не строй: жизнь еще не раз круто повернется, особенно у вас, молодых.

Ане на плече у отца расхотелось разговаривать. Покой снизошел ей в душу, так бы и укрылась на отцовской груди, чувствовала бы себя девочкой, защищенной от невзгод и треволнений. Она закинула руку ему на плечо и ткнулась губами в подбородок.

– Я в детстве часто тайком плакала, – поведала она. – Обижалась на судьбу за то, что расту без отца. Потом постепенно привыкла. Человек ко всему привыкает. Объясни только, почему ты Сережу на женщину променять не хочешь, а меня променял?

Эх, зря спросила! Разве время сейчас счеты сводить? Сама не лучше: с Игорем развелась, правда, Темку отца не лишала, теперь подобные отношения в порядке вещей – у Темки половина группы в детском садике из разведенных семей, а недостатка в отцовском внимании дети не чувствуют.

Семен Павлович, прихрамывая, двинулся было на кухню, с полпути вернулся, точно забыл, куда шел; он заметно побледнел и морщился, как от боли.

– Пап, прости, прости, не слушай меня, я по глупости сболтнула, – не на шутку испугалась Аня. В страхе она обхватила отца, но он стоял твердо и неподвижно. – Пап, я знаю, что ты не виноват. У меня, как у многих, паршивая потребность себя жалеть! Забудь, забудь раз и навсегда… пап, а пап!.. ты меня слышишь?

– Вот ведь какая штука получается, Анечка, – медленно проговорил Семен Павлович, глядя перед собой невидящим взглядом, – в жизни человека, как в природе, все уравнивается: получил что-то – заплати, а за высочайшее счастье и платишь по максимуму. Хорошо, если цена известна с самого начала, знаешь, на что идешь, но и тогда надеешься: бог даст – пронесет, именно с тобой да не случится. Только не пронесет, догонит обязательно – не сразу, так со временем.

– Пап, ты о чем сейчас говоришь, о любви или о небе? – тихо спросила Аня.

Вопрос вряд ли дошел до него; он был где-то далеко, в своем мире, там, где бушевали страсти, жили забытые ощущения; где-то в далеких горах трещали пулеметные очереди и падал на руки убитый друг, навсегда затухало вращение винта разбитой машины, а высоко, в предгрозовом небе летел в вечность маленький самолет.

Иртеньев повернулся и в глубоком раздумье вышел на крыльцо. Аня последовала за ним, беспомощно повторяя:

– Пап, куда же ты? Уже поздно. Вернись. Надо спать ложиться.

У калитки он все-таки остановился.

– Смотри, какая ночь, – сказал он. – Жаль, соловьи не поют. В наш сад часто соловьи прилетают из соседней рощи. Летом можно услышать целый хор.

Голос его звучал ровно, лицо разгладилось, взгляд был мечтателен и прозрачен, как недавно у Темки на качелях. Аня решилась на последний вопрос:

– Пап, раз уж затронули больную тему, хочу выяснить все до конца. Как случилось, что Нора разбилась?

– Она перегоняла устаревший самолет на базу хранения. Погода плохая была, а тут перед самым взлетом кто-то шепнул про меня: слухи, дескать, ходят… Причины катастрофы до сих пор не выяснены. Думаю, в какой-то момент Нора не справилась с управлением.

Военный городок уснул. На улочках глухая тишь, не слышно шагов запоздалых прохожих, лишь шорох листьев под частыми вздохами ветра, чуть заметное качание черных ветвей.

– Матвей придет домой ночевать? – спросила Анна.

– Не знаю, не докладывался. Пошел Таню провожать, возможно, у нее и останется.

Какой-то цепкий зверь прошелся острыми когтями по сердцу, повозился в груди и затих, свернувшись тяжелым клубком.

– Пойдем спать, – невыразительно предложила Аня. – Ты будешь дверь запирать?

– Да, у Матвея свой ключ. Откроет сам, если вернется.

«Если вернется, – с горечью подумала Аня. – Какой смысл ему возвращаться? Он поразмыслил и ушел к женщине, которая будет рядом с ним без всяких сомнений и расчетов. А тебе, дорогуша, остается только лечь в постель и уснуть сном праведника».

Пожелав отцу спокойной ночи, она пошла в свою комнату. Темка мирно посапывал, уютно подложив руку под пухлую щечку, отчего губы его сложились бантиком.

На прикроватной тумбочке в рамке стояла фотография Норы. Аня взяла ее в руки и долго изучала лицо незнакомой женщины. Сережа был похож на отца, а Матвей, бесспорно, пошел в мать. Нора, судя по фотографии, внешности была неяркой и правильностью черт не отличалась, вообще ничего особенного; Елизавета Михайловна в молодости была намного интереснее, но кто разберет мужчин, иногда самые привлекательные из них необъяснимо для окружающих влюбляются в женщин, которые, по единодушному мнению знакомых, их совершенно не стоят. И ведь как влюбляются! До потери соображения, перестают реально оценивать действительность и способны наделать массу глупостей. Кто знает… Если она улыбалась, как Матвей… если так притягивала… если… какое у него лицо, отчего засматриваешься и не можешь оторваться, наваждение, да и только… нет, лучше не думать, спать, спать…