Опасная игра Веры Холодной - Виктор Полонский

«Моршанцеву в начале карьеры посчастливилось раскрыть с наскоку два дела. Он был замечен начальством, удостоился похвалы и навсегда уверовал в собственную непогрешимость», — всплыло в памяти недавно услышанное от Владимира. Муж добился оправдательного приговора для клиента из числа подследственных Моршанцева и весь вечер рассказывал о промахах, которые допустил следователь. Моршанцев — редкая фамилия, надо будет уточнить у Владимира, где служит упомянутый им «непогрешимый» следователь.

— Хотелось бы сказать несколько слов и о личности покойного Корниеловского. Вы, Вера Васильевна, что-нибудь о нем узнали, кроме того что он умел потрафить начальству и отбил пассию у своего коллеги?

Простонародное «потрафить» Немысский употребил явно не случайно, а для того, чтобы подчеркнуть свое отношение к Корниеловскому. Точнее, то, что ни он сам, ни его убийство не заслуживают внимания контрразведки.

— Пока еще нет, — с достоинством ответила Вера, давая понять, что она непременно это сделает, возможно, прямо сегодня; нет, сегодня не получится, поскольку есть еще одно дело. Значит, завтра.

— А я навел справки. — Немысский вернул одну бумагу в папку, достал другую и стал читать из нее («Что это он сегодня все по бумажке да по бумажке? — удивилась Вера. — Память его подводить начала или дел много?»). — Покойник в юности путался с социалистами, за что был исключен из университета. Диплома он так и не получил, служил где придется, то в секретарях, то в приказчиках, то в почтовом ведомстве, нигде подолгу не задерживался, пока не прибился к кинематографу. Несколько раз имел дело с полицией, приговаривался к штрафам, в том числе и за оскорбление городового на посту. Выплачивал в рассрочку за разбитую витрину владельцу трактира «Волна» в Каретном Ряду, господину Егорову. Некоему Сальникову, пострадавшему от рукоприкладства, оплачивал лечение у дантиста. — Ротмистр отложил бумагу и усмехнулся. — Достойная биография, весьма достойная. Создается впечатление, что для покойного не было лучшего развлечения, чем устройство скандалов в публичных местах. Наши «подопечные», Вера Васильевна, так себя не ведут и своим помощникам подобного поведения не дозволяют. Главная заповедь шпионажа — быть незаметным, привлекать к себе как можно меньше внимания. Или если уж привлекать, то исключительно в положительном смысле, как это, например, делает текстильный промышленник Коншин, потомственный, если можно так выразиться, благотворитель.

— Коншин?! — удивилась Вера, услышав хорошо известную в Москве фамилию. — Владелец товарищества мануфактур в Серпухове? Неужели он тоже ваш «подопечный»? Ему-то зачем?

— От скуки, наверное. — Немысский тоскливо посмотрел на папки, лежавшие на его столе. — А может, компаньон соблазнил чем-то. У Коншина в компаньонах барон Кноп, член многих советов и правлений. Это про него мануфактурщики шутят: «Что ни церковь, то поп, что ни казарма, то клоп, что ни фабрика, то Кноп». Господин барон — свой человек в министерстве иностранных дел Германии, а назначенный на днях статс-секретарь[30]Готлиб фон Ягов даже приходится ему дальним родственником. Впрочем, в разведывательном деле родственные связи ничего не значат. — Немысский поморщился, будто вспомнил что-то неприятное. — Почти ничего.

— Коншинская мануфактура — одна из самых крупных в России, — подумала вслух Вера. — Миллионные обороты. Прибыль, должно быть, тоже миллионная. Зачем наносить вред стране, в которой у тебя огромное дело? Я не о патриотизме, я о выгоде говорю. Промышленники — они же дельцы, должны в первую очередь думать о выгоде. Не верится, чтобы от скуки, Георгий Аристархович. От скуки кутежи устраивают и романы крутят, а для шпионажа должны быть основания посерьезнее.

Немысский кивнул — да, мол, согласен, но от дальнейших комментариев воздержался. А Вере так хотелось поговорить о том, почему люди становятся шпионами. Это же интересно и очень полезно. Понимая причины, толкающие разных людей на шпионскую стезю, легче вычислять шпионов. С недавних пор Вера начала интересоваться психологией. Увидела у Владимира в кабинете книгу под названием «Grundzьge de physiologischen Psychologie»,[31]удивилась, спросила у мужа, зачем ему медицинские книги, уж не собирается ли он стать психиатром, и получила для чтения ту же книгу, переведенную на русский язык. Немецкий оригинал, оказывается, был нужен Владимиру для статьи в «Вестник права».[32]

— Нехорошо, конечно, так говорить, но обстоятельства складываются наилучшим для дела образом, — продолжил Немысский. — Поймите меня правильно, Вера Васильевна, я не радуюсь убийству, а просто констатирую факт. Подобные чрезвычайные происшествия встряхивают застывшие в каждодневной рутине мирки подобно тому, как веслом можно взболтать застоявшуюся воду в пруду.

«Как цветисто он начал выражаться! — съязвила про себя Вера. — Тургенев бы позавидовал. С чего бы это?»

— Ценность представляют не домыслы насчет того, кто убил Корниеловского, а разные прочие сведения, которые вы можете собрать, начав разговор с убийства.

«А вот за выражение «разные прочие сведения» Тургенев бы вызвал к барьеру, — подумала Вера, кивая ротмистру. — Он же, кажется, был забиякой, вроде бы с самим Львом Толстым собирался стреляться…»

— И повод превосходный — скучающей даме хочется поговорить о страшном, пощекотать свои нервы.

Вера не смогла удержаться от усмешки. Такие разговоры ей уже давно не щекочут нервы и не пугают. Тому, кто видел смерть наяву, разговоры о ней могут испортить настроение, не более того. Но в легенду то, что говорит Немысский, укладывается хорошо — безобидная скучающая дамочка сует повсюду свой длинный нос. Образно говоря «длинный», поскольку на самом деле нос у Веры совсем не такой. Он у нее в самый раз, так же, как и все остальное. При желании можно к чему-то придраться, но только для виду, для того, чтобы продемонстрировать самой себе свою непредвзятость.

— Так что с почином вас, Вера Васильевна! — Ротмистр встал, давая понять, что разговор окончен. — Рад был вас видеть! И не забывайте про моего дядюшку с его магазином. Через него всегда можно записку передать или приватно от него протелефонировать.

«Делайте порученное вам дело и не таскайтесь ко мне через день!» — перевела Вера, будучи совершенно уверенной, что Немысский хотел сказать ей именно это.

— Пока обвыкайте, заводите знакомства, присматривайтесь к людям, а на следующей неделе у меня будет к вам просьба. Но об этом после.

После так после. Вера была готова дневать и ночевать в киноателье. Вдруг ей удастся произвести хорошее впечатление на кого-то из режиссеров или даже на самого Ханжонкова? Дело делом, а мечты мечтами. Если Ханжонков вскоре поинтересуется ее решением, то можно сказать, что муж неожиданно воспротивился ее решению вкладывать деньги в производство кино. Хочет, мол, открыть на них представительства своей адвокатской конторы в Нижнем Новгороде и Екатеринодаре. Или в Екатеринбурге — без разницы. Владимир упоминал о том, что некоторым из его коллег мало Москвы, они хотят со всей России гонорарные «пенки» снимать, оттого и заводят представительства в других городах. Деньги, конечно, Верины, и распоряжаться ими она вправе самолично, но разлада в семье не хочется, поэтому она попробует уговорить мужа. «Уговоры» можно растянуть месяца на два. Всем известно, какие мужчины упрямые и несговорчивые. А за это время и Ботаника можно будет найти, и роль получить.