Государи Московские: Воля и власть. Юрий - Дмитрий Михайлович Балашов

существования, ибо законом сохранения жизни на земле должна стать следующая формула:

«Человечество, дабы остаться в живых, имеет право тратить на себя не более того, что природа способна восстановить на той же территории и за тот же период времени».

Так выходит, с того часа, как мы стали жечь уголь и нефть (да, да! Еще Менделеев в самом начале нефтяного безумия писал: «Ну, что ж, топить можно и ассигнациями!»), мы – безумны. И нам надо выбираться из безумия, ежели мы хотим сохранить жизнь нашим внукам.

Возвращаясь к России и к началу XV века, надо сказать следующее. XIV век создал Московскую Русь. Первая половина XV столетия проверила эту конструкцию на излом. Конструкция оказалась прочной и выдержала напряжение.

Ну а кто все-таки должен был возглавить страну в ее неуклонном движении к объединению и какова тут была роль Севера и личности князя Юрия Звенигородского и Галичского, об этом пойдет речь ниже. И прежде всего спросим: что ж, Юрий так и сидел недвижимо, пережидая чуму и опасные походы Витовта на Русь? Или было что-то еще в эти годы, когда рос молодой великий князь, все еще не решивший своего спора с дядей, вынесенного на решение ордынского царя?

Глава 11

Хотя мир был заключен и оба претендента ждали окончания моровой беды, чтобы отправиться в Орду на ханский суд (трое киличеев, загодя отправленных в Сарай, скончались дорогою от черной смерти), Юрий тем не менее избегал бывать на Москве и лишь два раза, и то накоротко, посетил Звенигород. О московских делах долагал ему обычно его возлюбленник, боярин Семен Федорович Морозов, по поместиям своим, расположенным под Звенигородом и Галицкой Солью, служивший Юрию Дмитричу.

Самое худо было то, что братья Юрия – Андрей, Петр и Константин, в свою пору отказавшиеся от власти, не хотели изменять своим договорным обязательствам и отступать от ребенка Василия и Софьи Витовтовны. И даже его сыновья требовали заключить мир с юным великим князем. Об этом и шла речь теперь, когда сыновья и братья его со всем собором, с боярином Всеволожским и даже личным посланцем Фотия, иноком Симеоном, пожаловали к нему в Галич на Рождество, на погляд!

Пока Юрий неуклюже обнимает и целует братьев Петра, Андрея и Константина (сейчас, когда все Дмитричи вместе, хорошо видно, до чего они похожи друг на друга), пока расспрашивает о смертях, уносивших одного за другим знакомцев, друзей, родичей, на поварне спешно готовят княжеский пир, пекут, жарят и варят, из княжеских погребов достают дорогое иноземное вино и выдержанные меды с различными приправами, а из бертьяниц – расписные ордынские тарелки.

Сейчас будет служба в домовой церкви, баня и пир. И Юрий краем глаза поглядывает на Фотиева посланца, Симеона, из ряда мелких послужильцев Федоровых. Впрочем, где-то за Рузой обитает крестьянский род, вторая ветвь, так сказать Федоровых, и кто-то из них служит у него в дружине. Да не был ли этот монах в те поры вместе с Фотием в Галиче?! То-то он и послан владыкой!

«Надобно вызвать его на разговор – не прилюдный, келейный!» – решает Юрий, тиская за плечи Константина и грубовато шуткуя о том, давешнем стоянии на Суре, которую Костя побоялся или не всхотел перейти. А тот краснеет пятнами, мнется и так и не говорит всей правды.

Братья тесной толпою входят в храм. Потом опять всем гуртом идут в баню, прогретую, благоухающую распаренной смесью духовитых трав, скидывают одежду (прислуга тотчас кладет всем чистые сорочки, чистое исподнее и свежие льняные портянки – бабы значительно взглядывают друг на друга – нет-нет и проскочит грешная мысль о редкой княжеской утехе. «Вот бы», – начнет одна и не кончит. А другая, старшая, нарочито хмурясь, тут же окоротит: «Ну, то, Окулька, Бога-то побойся!» – а сама морщит губы, готовая прыснуть в кулак. Меж тем как за влажной кленовой дверью слышен гогот и уханье, князья тешатся банной радостью. Мастер, с мокрой бородой, сухой и жилистый дед, с двумя подручными, нарочито позванный для такого дела, охаживает вениками мускулистые тела князей (дети Юрия и бояре пойдут во второй пар), умело выгоняя дорожную застуду и усталь: то легкой дрожью веника нагоняя пар, то полосуя внахлест мокрые спины. Парить в бане, охаживать веничком, куда среди березовых прутьев вплетена одна дубовая ветвь для крепости, – великое искусство, почти утерянное в наши дни! Где надо разгонять кровь, где хлестать поперек, где вдоль, где сильнее, с натягом, где нежно, чтобы каждая жилочка, каждый сжатый в ком мускул разошлись, ожили, чтобы вся дорожная дурь изошла с усталостью вместе с потом из тела, – и чуешь после такой бани необычайную легкость, ясность и покой всего тела. Поэтому и серьезных разговоров тут еще не ведется меж князей, не до того, умственностью негоже губить негу тела.

За пиром (сперва – безмолвным – «уста жуют», потом в неспешных и не главных разговорах) братья приглядывались друг к другу: четверо сыновей Дмитрия Донского, которым по-старому-то, лествичному счету надлежало бы княжить в очередь друг за другом, кабы не было воли покойного Алексия, властно указавшего новый порядок власти, кабы не было воли церкви, кабы не было воли думы государевой, не желавшей и паче всего страшившейся перемен в налаженном распорядке места старшинств, честей и кормлений, распорядке, нарушить который было для многих – опаснее всего.

Наконец уже к концу пиршества, отодвигая от себя блюдо печеной кабанятины и вытирая жирные пальцы рушником, разложенным по краю стола, Андрей по праву старшего после Юрия высказался:

– Мы ведь приехали сюда уговаривать тебя, Юрко! Смирись, заключи ряд с Василием!

Юрий угрюмо молчал, нарочито медленно жевал, запивал. Потом выговорил мрачно, отводя взгляд:

– На каких условиях? Стать младшим братом этого мальчишки? Отцово завещание…

– Все мы помним отцово завещание! – перебил Петр, – но тогда не было Василия, не было даже покойного Ивана! Заключи ряд, брат, на западных рубежах неспокойно!

– Витовт не придет, ежели ты… – поддержал братьев Константин.

Юрий глянул сердито:

– Не ведаю нужды! Да и до ханского суда надо нам обоим дожить!

Братья промолчали: благо, что Юрий не отверг враз предложения о мирном договоре с Василием.

Издали по-за окошками донеслось, словно с иного света, звонкоголосое детское пение:

Христос рождается, срящете!

Христос рождается, славите!

– Со звездою пришли! – чуть улыбнувшись, заметил Андрей.

Ключник сунул голову в палати, вращая глазами, всем видом своим заранее винясь, сказал: «Выгнать?!» – разумея, что негоже