Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Реймонд Чандлер

Но человек по имени Марло хотел только одного — убраться отсюда. И побыстрее.

Я поехал домой, принял душ, побрился, переоделся и снова почувствовал себя чистым. Я приготовил завтрак, съел его, помыл посуду, подмел кухню и заднее крыльцо, набил трубку и позвонил на телефонную «службу дежурства».

Там сказали, что звонков мне не было. Зачем ехать в контору? Там не окажется ничего нового, кроме очередного мертвого мотылька и очередного слоя пыли. В сейфе лежит мой портрет Мэдисона. Можно было бы поехать, поиграть с ним и с пятью хрустящими стодолларовыми бумажками, которые все еще пахли кофе. Можно было, но не хотелось. Что-то во мне скисло. Эти деньги на самом деле были не мои. За что они заплачены? Сколько верности нужно мертвецу? Чушь какая-то; я смотрел на жизнь сквозь туман похмелья.

Утро было из тех, что тянутся вечно. Я выдохся, устал, отупел, и минуты одна за другой падали в пустоту с легким шуршанием, словно отгоревшие ракеты. В кустах за окном чирикали птицы, по Бульвару Лаврового Ущелья шли машины бесконечным потоком. Обычно я их даже не слышал. Но сейчас я был беспокоен, зол, раздражен и издерган. Я решил избавиться от похмелья.

Обычно по утрам я не пью. Для этого в Южной Калифорнии слишком мягкий климат. Недостаточно быстро идет обмен веществ. Но на этот раз я смешал себе большую порцию холодного, сел в шезлонг, расстегнув рубашку, и начал листать журнал — нашел бредовый рассказ про парня, у которого были две жизни и два психиатра, один — человек, а один — вроде насекомого из улья. Этот парень все ходил от одного к другому, и сюжет был дурацкий, но, по-моему, чем-то смешной. Я пил осторожно, не торопясь, следя за собой.

Было уже около полудня, когда зазвонил телефон, и голос в трубке сказал:

— Это Линда Лоринг. Я звонила вам в контору, и ваша «служба дежурства» сказала, что вы, может быть, дома. Мне бы хотелось вас увидеть.

— Зачем?

— Предпочла бы объяснить лично. Вы ведь иногда бываете в конторе?

— Угу. Иногда. Хотите дать мне заработать?

— Я об этом не подумала. Но если желаете, чтобы вам заплатили, я не возражаю. Могу быть у вас в конторе через час.

— Это здорово.

— Что с вами? — резко бросила она.

— Похмелье. Но меня не совсем развезло. Я приеду. Если вы не хотите приехать сюда.

— Контора меня больше устраивает.

— А то у меня здесь тихо и славно. Улица тупиковая, соседей поблизости нет.

— Это меня не интересует — если я вас правильно поняла.

— Никто меня не понимает, м-с Лоринг. Я загадочный. О'кей, поползу на свой насест.

— Спасибо вам большое. — Она повесила трубку. Добирался я долго, потому что по пути остановился и съел сандвич. Я проветрил контору, перевел звонок на входную дверь, а когда просунул голову в приемную, она уже сидела в том же кресле, что Менди Менендес, и листала журнал — вполне возможно, тот же самый. Сегодня на ней был бежевый габардиновый костюм, и выглядела она весьма элегантно. Она отложила журнал, серьезно взглянула на меня и сказала:

— Ваш бостонский папоротник надо полить. И, по-моему, пересадить в другой горшок. Слишком много воздушных корней.

Я придержал ей дверь. К черту бостонский папоротник. Когда она вошла и дверь захлопнулась, я подвинул ей кресло для посетителей и она, как все обычно делают, оглядела контору. Я сел за письменный стол со своей стороны.

— Ваше заведение дворцом не назовешь, — заметила она. — У вас и секретарши даже нет?

— Жизнь убогая, но я привык.

— И, вероятно, не слишком доходная?

— Ну, не знаю. По-разному. Хотите посмотреть на портрет Мэдисона?

— На что?

— На бумажку в пять тысяч долларов. Задаток. Он у меня в сейфе. — Я встал, повернул ручку, открыл сейф, отпер внутренний ящик и вытряхнул из конверта купюру на стол. Она поглядела на нее с некоторым изумлением.

— Обстановка еще ни о чем не говорит, — сообщил я. — Я однажды работал на старика, который стоил миллионов двадцать наличными. Даже ваш родитель стал бы с ним здороваться. Контора у него была еще хуже моей, только он был глуховат и потолок сделал звуконепроницаемым. А пол — вообще коричневый линолеум, даже без ковра.

Она взяла портрет Мэдисона, повертела и положила на место.

— Вы получили его от Терри, да?

— Ну и ну, все-то вы знаете, м-с Лоринг. — Она отодвинула деньги и нахмурилась.

— У него был такой. С тех пор, как они с Сильвией поженились во второй раз, он всегда носил его с собой. Называл его «мои шальные деньги». На теле его не нашли.

— Мало ли почему не нашли.

— Я знаю. Но часто ли люди носят при себе билет в пять тысяч долларов? И кто из тех, кто мог бы заплатить вам такие деньги, стал бы давать их одной бумажкой?

Отвечать не имело смысла. Я просто кивнул. Она продолжала отрывисто:

— И чего он от вас за это хотел, м-р Марло? Не скажете? По пути в Тихуану у него было время поговорить. Тогда в баре вы ясно дали понять, что не верите его признанию. Он что, дал вам список любовников своей жены, чтобы вы поискали среди них убийцу?

На это я тоже не ответил, но по другой причине.

— А Роджера Уэйда случайно не было в этом списке? — резко спросила она. — Если Сильную убил не Терри, значит, это был агрессивный, неуправляемый человек, безумец или патологический пьяница. Только такой убийца мог, по вашим же страшным словам, размазать ей лицо в кровавую кашу. Не потому ли вы так носитесь с Уэйдами — приезжаете, как сиделка, по первому вызову, когда он напивается, разыскиваете его, когда он пропадает, привозите домой в беспомощном виде?

— Давайте уточним пару пунктов, м-с Лоринг. Может быть, Терри и дал мне — а может быть, и нет — этот прекрасный образец граверного искусства. Но он не давал мне никакого списка и не называл никаких имен. Он ничего не просил от меня, кроме того, что, по вашему мнению, я и сделал — отвезти его в Тихуану. Мою встречу с Уэйдами устроил нью-йоркский издатель, которому до зарезу нужно, чтобы Роджер Уэйд закончил свою книгу, а для этого — чтобы он не пил, а для этого, в свою очередь, надо выяснить, есть ли какие-нибудь особые причины, по которым он пьет. Если есть и если их можно обнаружить, значит, надо попытаться их устранить. Я говорю попытаться, потому что из этого может ничего и не выйти. Но попробовать можно.

— Могу объяснить вам в двух словах, почему он пьет, — заявила она презрительно. — Все дело в этой худосочной белобрысой кривляке, на которой он женат.

— Ну, не знаю, — сказал я. — Худосочной я бы ее не назвал.

— Да? Как интересно. — У нее появился блеск в глазах.

Я подошел к сейфу и убрал деньги в сейф и набрал комбинацию.