Помраченный Свет - Антон Юрьевич Ханыгин

создание Помраченного Света. А таким, по мнению прочих атланов, место либо в Могильнике, либо в рабстве, либо в казематах.

— И вот я здесь, — угрюмо усмехнулся Ферот.

Он остановился посреди небольшого внутреннего дворика, утопающего в тени окружающих его стен. Неопрятные кусты разрослись еще сильнее, желтая трава была вытоптана, засохшие деревья лишились остатков увядающей листвы.

Цитадель вывела епископа прямиком к входу в казематы. Стоило ему подумать, что он может провести остаток своих дней в колодках, и Ферот тут же оказался в темнейшем уголке светлейшего сердца мира. Атланское сознание озаренной твердыни и раньше хотело избавиться от сумасшедшего еретика, однако теперь ее желание приобрело весьма мрачный характер, но, как обычно, по-своему справедливый. По-своему.

«Возможно, мои слова заведут меня сюда еще раз, уже окончательно. Но я все равно обязан обратиться к человечеству», — Ферот повернулся, намереваясь вернуться в коридоры на первом этаже Цитадели, чтобы наконец-то выйти в Камиен.

Однако с места он так и не сошел. Внезапно епископ осознал, что совершенно не готов разговаривать с людьми. Им не особо-то интересно иллюзорное лучшее будущее, равенство рас и истинная справедливость. Они ведь просто хотят быть живыми и сытыми, мирно трудиться и заботиться о своей семье. Для счастья им больше ничего не нужно. Особенно малопонятные идеи полоумного атлана.

Ферот почувствовал себя по-настоящему одиноким. Отторгнутым, вытесненным, чужим. Он заперт в темнице принятого решения, и выхода нет. Только узкие окошки, из которых видна медленно разлагающаяся Атланская империя. Даже если епископ трижды прав, он никогда не будет услышан и понят. Никем на всем обломке мира…

Никем?

— Допустим, он меня поймет. И что с того?

Ничего. Но если выбирать между ничем и ничем, то выбирать, в общем-то, не приходится. В конце концов, у Ферота осталось еще слишком много вопросов. И ответить на них может только одержимый Ахин.

Епископ неторопливо — спешить уже некуда — пошел к потемневшей от влаги каменной стене, посреди которой зиял вечным полумраком вход в казематы. Рядом стоял клирик-привратник, внезапно появившийся из той Цитадели, в которой не было Ферота, или наоборот — оказавшийся в его версии крепости. Заметив опального атлана, он растерянно посмотрел по сторонам, пытаясь понять, откуда тот взялся, нервно сглотнул и перегородил ему дорогу:

— Простите, но мне велено не впускать вас.

— Именно меня?

— Епископ Ферот, отстраненный комендант Темного квартала, — кивнул клирик и повторил: — Мне велено не впускать вас в казематы.

— Кто велел?

— Комендант Темного квартала Онкан.

— Понятно, — улыбнулся Ферот. Похоже, ему не доверяет даже его бывший ассистент. Ну, хотя бы помнит, уже приятно. — Но ты меня все-таки пропусти, ладно?

— Нет, не могу, — помотал головой привратник. — Пожалуйста, возвращайтесь к себе. Вам нельзя здесь находиться.

— Просто отойди в сторону, — епископ шагнул вперед. — Никто ничего не узнает.

— Нет, — упрямо повторил клирик. — Не приближайтесь, иначе я вызову охрану.

Он схватился за шнурок сигнального колокольчика.

— Послушай, — Ферот остановился и посмотрел привратнику прямо в глаза. — Мне нужно поговорить с одним заключенным. Я войду в казематы, ты немного подождешь и только потом вызовешь охрану. Я получу то, за чем пришел, а ты исполнишь свои обязанности. Договорились?

— Нет. Пожалуйста, уходите.

— А если подумать? — прищурился епископ, положив ладонь на рукоять белого меча.

«И вот я уже опустился до незамысловатых и бесчестных угроз своим же сородичам. Неужели это правда жизни меня так изуродовала?»

— Ну, если подумать… — клирик поежился, заметив выразительный жест Ферота, и отпустил шнурок: — Ничего плохого ведь не случится?

— Разумеется.

Привратник неуверенно отступил в сторону.

— Но охрану я все же вызову. И обо всем доложу коменданту.

— Делай то, что должен, — епископ прошел мимо него и снял со стены факел. — Только не спеши.

Похоже, лишь в казематах Цитадель оставалась собой. Стены из огромных каменных блоков потемнели от времени и влаги. Спертым воздухом невозможно было дышать. На низком потолке медленно собирались капли, свисая надутыми мутными мешочками, и стоило хоть раз обратить на них внимание, как они тут же начинали раздражать своей мелкой дрожью и тем, что все никак не могли упасть, натягивая нервы на ожидание события, которое вот-вот должно произойти. Облегчение наступало лишь тогда, когда капли срывались вниз и со шлепком разбивались о сырой пол, прогоняя по темным коридорам эхо расплескивающего измученную душу звука, сводящего с ума неизменным постоянством. Кап, кап, кап… С каждым разом все громче и отчетливее.

Одно только пребывание в казематах — уже пытка. Но атланы не останавливались на этом. Когда нужно что-то узнать, получить хотя бы устное признание и выявить сообщников — даже если они названы случайным образом, а само преступление представляет собой лишь предположительное развитие событий — клирики прибегали к помощи всевозможных инструментов и механизмов, которые делают правосудие ярче и проще. Главное, чтобы было произнесено то, что желают услышать создания Света. Так в Атланской империи создается истина.

Ферот шел по тесному темному коридору, не обращая внимания ни на сырость, ни на отвратительную вонь. Ему встречались вещи и похуже. Здесь хотя бы грязный пол и влажные стены ни о чем не лгали и оставались собой, в отличие от всей остальной Цитадели.

Тусклый свет факела выхватывал лица заключенных из вечного полумрака подземелья. Сонзера, силгримы, несколько саалей и даже люди. Сложно представить, что должен был сделать человек, чтобы оказаться в казематах среди порождений Тьмы, а не в обычной тюрьме у армейских казарм. Впрочем, здесь все равны. Как-то так выглядит обитель Помраченного Света, мрачное будущее человечества и приговор Атланской империи. Видимо, это неизбежно.

Последняя камера. Дверь не заперта — отсюда уже никто не может сбежать, да и некуда. Ферот прошел внутрь и вставил факел в держатель на стене. Но света здесь и без того хватало — на груди измученного узника ярко сиял оберег, защищающий от темных сил и исцеляющий человеческое тело.

«Совет архиепископов прислушался к моей идее. Свет используется как оковы и орудие пыток для одержимого. Вот так добро побеждает зло, да?.. Бессмысленное насилие в знак праведного возмездия над зачинщиком кровопролития, преследующего благую цель… Я не понимаю. Что не так с этим миром? Повсюду гротеск, извращенные истины, бесформенные понятия морали и права. Неужели все согласны с такой жизнью? Почему никто ничего не замечает? Почему?..»

Ахин висел на стене. Он сильно истощен, но пока еще жив. Стянутые оковы вгрызлись в запястья. Из лишенных ногтей пальцев торчали длинные металлические спицы — притронься к одной, и несчастный испытает боль во всей кисти; раскали ее, и его мучения станут невыносимы. Правая нога