Миллион миров - Антон Александрович Карелин

сильнее учёбы. Даже в таком престижном и старорежимном заведении, как Солариум.

— Уважаемый лекторус, повторите вопрос! — сохраняя достоинство, с нажимом потребовал хитрец.

— Андарская архитектура. Её происхождение, ключевая особенность и влияние на пост-галактическую культуру. И не смейте подсматривать ответы, милорд, или я лишу вас буфетных привилегий.

Карелис не на шутку испугался.

— Конечно-конечно, — с натянутой улыбкой уверил он. — Я и сам знаю, вы же так прекрасно рассказывали и показывали на позапрошлом занятии!

На позапрошлом занятии Карик с друзьями проводили стрим-экстрим примерно на сорок тысяч участников из множества миров, с невообразимым количеством зрителей. А главный челлендж и экстрим был в том, чтобы каждый из участников, который находился в это время на уроке, бизнес-встрече или другом неудобном общественном мероприятии на любой из планет этого квадранта — должен был нарушить приличия и заорать случайное слово, когда рандомизатор выдаст его очередь. Для Карелиса таким случайным словом оказалось «Пердулентно!» — его юный дипломат и выкрикнул во всю силу лёгких в самый неподходящий момент.

Впрочем, Карик тут же нашёл блестящее объяснение и уверил наивных лекторусов, что таким образом выказал восхищение грандиозной красотой андарских асимметричных сводов и волновых куполов. Короче говоря, пройдоха и вправду мог что-нибудь запомнить из той лекции. В конце концов, его улучшенные нейроны класса S-превосходный умели обрабатывать информацию сразу пятью потоками! Неужели он не подстраховался и не отдал хотя бы один, самый фоновый из этих потоков, под учёбу?!

— Кха-кха, — важно сказал Карелис, принимая позу знатока. — Свой ответ я посвящаю многоуважаемой грядущей королеве Вектории и её отсталой, никому не нужной планете Фигнис-6.

Негодующий взгляд шести гроздьеглаз её будущего величества было трудно классифицировать по шкале возмущения Петрова-Васечкина: он не умещался в эту шкалу.

— Ближе к делу, грядущий консул, — строго сказал лекторус. — У вас осталось двадцать две секунды на ответ.

— Конечно, конечно, — мальчишка набрал побольше воздуха, и затараторил. — Андарская архитектура является агармоническим сочетанием двух враждебных культур, и это сочетание, по общему мнению специалистов, вызывает чувства неявного противоречия и эстетического дискомфорта, которые требуют коррекции соотношений и мер, присущих андарскому стилю. Но любая попытка коррекции лишает сплав его достоинств и превращает в образец неуклюжей и бессмысленной эклектики. Таким образом, ключевая особенность андарской архитектуры заключается в её имманентном вопрошании о разрешении неразрешимого. Нам остаётся лишь принять её несовершенные черты и жить с ними.

— Так. Возникновение и влияние? — напомнил лекторус.

— В пост-галактике андарское наследие стало классическим символом мира после опустошения, которое принесла война Миллиона Миров, — пухлые плечи будущего дипломата театрально опустились, а двойной подбородок трагически вздёрнулся вверх. — Свидетельством того, что даже тысячелетняя смертельная вражда способна привести к миру и стать истоком новой культуры. Ну а возникновение…

Тут Карелис не выдержал и глуповато хмыркнул.

— Андарский стиль возник стихийно, при использовании ментального контура мордиал во время… ну во время… глубоко личной встречи! Когда влюблённые, принадлежащие к древним родам, выразили чувства в, хых, поцелуе. И это привело к официально худшему, самому провальному свиданию в новейшей истории! Уфф. Вот лузер, — уже тише пробормотал Карелис.

— Блистательные познания, — одобрительно оценил лекторис. — Но вы не успели дать ответ в отведённое время.

Пухляш резко побледнел.

— Вы опоздали на две с половиной секунды, как раз столько времени у вас ушло на колкость в адрес её будущего величества Вектории и её равноправной планеты Фигнис-6. Поэтому я лишаю вас буфетных привилегий на неделю.

— Ааааа!

Грядущий консул Карелис истерично заверещал и рухнул в самоиндуцированный гормональный обморок.

Её грядущее величество счастливо улыбнулась.

— Что? — тяжело дыша и оглядываясь, спросил Фокс. Собор давил на него, тысячелетия истории смыкались над головой. — Тебе не нравится?

— Красиво… слишком красиво, и неправильно, — в глазах озиравшейся Аны внезапно блеснули слёзы, её лицо дрогнуло, словно ей было трудно выносить то, что они вместе создали. — Знаешь, я выросла в этих колоннах и светлых волнах. А здесь они переходят в тёмно-серые своды и шпили, такие гордые и красивые… но чужие. Как будто враг прокрался в моё детство, захватил душу, и всё родное перестало быть моим, понимаешь?! Прости, это ведь из твоей жизни. И оно удивительно: эти серые линии такие завершённые, строгие. И наши дивно хороши, а вместе они ещё прекраснее… Но это так грустно, Одиссей! Я не знаю, почему… Почему?!

Ану переполняли чувства, глаза блестели, в волосах царила сумятица. Боже, это всего лишь стены и потолки, хотел бы выдохнуть Фокс — если бы вознёсшийся вокруг храм не произвёл такого же впечатления на него самого. Он представлял, что получится, когда они вместе придадут форму «Искателю», но не знал, насколько реальным получится это соединение двух миров.

Одиссей смотрел на ступени, колонны и купола, в которых соединилось наследие двух великих родов, живого и мёртвого, и перед глазами синело детство: небо Ольхайма, замок Ривендаль, галерея предков, коридоры и залы, мать и отец. Он видел, как рушатся столпы и сокрушаются статуи, сгорая в огне, как сердце превращается пепел, а гигантские чёрные тени чужих кораблей раскалывают небо над головой. Как гибнет его мир.

— Ты тоже плачешь? — воскликнула Ана и внезапно прижалась к нему: гибкая, своевольная, полная желаний и любви. — Не грусти! Что за странные существа эти мордиал, они собирались нас благодарить, а это разве благодарность?!

Она смешно шмыгнула носом и развела одной рукой, другой держась за Одиссея, не отпуская. Пол под ногами дрогнул, огромная платформа-зала опять была в космосе, продолжая обещанный полёт. Сквозь проёмы и арки темнели просторы космоса, усеянные искрами звёзд.

— Может, надо немного привыкнуть, и сердце успокоится, — неуютно прижав ладонь к груди, убеждала себя Ана. — Ведь это соединение твоего и моего мира, разве оно может быть плохим? Как ты думаешь?

— Я думаю, этот замок очень красив, — сказал Одиссей и поразился, как мертво звучит его голос. — Так красив, что хочется закрыть глаза и забыть.

— Это дом, который мы могли бы создать вместе, правда?

По телу Одиссея прошла дрожь, он вырвал руку и отступил, прежде чем успел совладать с собой. Звезды величественно проплывали вокруг них, мерцая через прорези готических окон и ряды античных колонн.

— Ну что ты? — прошептала Ана, сжавшись, заглядывая ему в глаза.

Она видела и чувствовала, что всё рушится прямо здесь и сейчас и не понимала,