Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

Следуя этой витиеватой логике, Будур постепенно составила длинный список тем, связывающих её работу с тем, что она понимала о работе Идельбы, когда думала об изменениях, которые претерпевают материалы прошлого: химические или физические изменения в ци или ци-минусе, которые можно было использовать как часы, погребённые в текстуре используемых материалов. Она спросила об этом Пьяли, и он тут же упомянул о постепенном сдвиге, который происходит в частицах сердечных узлов и оболочек, так что, к примеру, после смерти организма, примерно через пятьдесят лет, четырнадцатые кольца начнут постепенно откатываться обратно к двенадцатым кольцам, пока наконец примерно через сто тысяч лет в его тканях не останутся только двенадцатые кольца и часы не перестанут функционировать.

Этого с лихвой хватит, чтобы датировать большую часть активной человеческой истории, подумала Будур. Вместе с Пьяли они приступили к работе над новым методом, заручившись помощью других институтских учёных. Идею подхватила и доработала команда нсаренских учёных, пополнявшаяся каждый месяц, и вскоре их проект вышел на мировой уровень, как это часто бывает в науке. Будур никогда не относилась к своей учёбе ответственнее.

Так прошло время, и она стала археологом, работая среди прочего над методами датировки при участии Пьяли. Фактически в качестве его напарницы она заменила Идельбу, поэтому он перенёс часть своей работы в другую область, подстраиваясь под её сферу деятельности. Так он сближался с людьми – он с ними работал, и он просто подстроился под неё и продолжал жить и работать, как ни в чём не бывало, хотя Будур была моложе и трудилась в другой сфере. Он, конечно, продолжал заниматься атомной физикой и сотрудничал с коллегами в институтских лабораториях и некоторыми учёными с фабрики беспроводной связи на окраине города, лаборатория которых уже начинала догонять институтские как центр исследований в области чистой физики.

Военные Нсары тоже были вовлечены в это дело. Пьяли продолжал исследования по физике в направлении, заданном Идельбой, и хотя ничего нового о возможности воспроизведения цепной реакции расщепления алактина опубликовано не было, некоторое количество мусульманских физиков из Скандистана, Тосканы и Ирана обсуждали такую возможность между собой; были основания подозревать, что подобные разговоры происходили и в китайских, и в траванкорских лабораториях, и даже в лабораториях Нового Света. Статьи на эту тему, опубликованные на международном уровне, теперь анализировали в Нсаре на предмет того, о чём в них могли умолчать, стоит ли вопрос каких-то новых разработок, и можно ли расценивать внезапные периоды затишья как знак правительственного вмешательства. До сих пор они не замечали явных признаков цензуры или умалчивания, но Пьяли считал, что это вопрос времени, и в других странах, вероятно, всё происходит точно так же, как у них, – полуинтуитивно и без чёткого плана. По его словам, как только разразится очередной глобальный политический кризис и до тех пор как военные действия успеют достичь апогея, стоит ожидать, что вся область полностью уйдёт в подполье секретных военных лабораторий, а значительному числу физиков современности оборвут контакты с коллегами по всему миру.

А неприятности, естественно, могли обрушиться в любой момент. Китай, хотя и одержал победу в войне, был разрушен почти до основания, как и потерпевшая поражение коалиция, и страна, казалось, балансировала на грани анархии и гражданской войны. Очевидно, близился конец военному правительству, сменившему династию Цин.

– Это хорошо, – сказал ей Пьяли. – Только военная бюрократия решилась бы на создание такой опасной бомбы. Но в то же время плохо, потому что военные правительства редко сдаются без боя.

– Никакое правительство не сдаётся без боя, – ответила Будур. – Вспомни, что говорила Идельба. Лучшая защита от того, чтобы разработки попали в руки властям, – как можно быстрее распространить информацию среди физиков мира. Если все будут знать, что каждый способен сделать такое оружие, этого не станет делать никто.

– Может, и нет, поначалу, – сказал Пьяли. – Но в будущем всё может произойти.

– И тем не менее, – отвечала Будур.

Она не отставала от Пьяли, уговаривая его продолжить предложенную Идельбой политику. Он не отказывался наотрез, но и не предпринимал ничего для её осуществления. И Будур пришлось согласиться с тем, что было не до конца понятно: какие вообще действия они могут предпринять. Они оберегали чужой секрет, как голуби – яйца кукушки.

Между тем положение в Нсаре продолжало ухудшаться. Одно урожайное лето после нескольких неурожайных слегка смягчило обострившуюся угрозу голода, но газеты продолжали пестреть сообщениями о хлебных бунтах, забастовках на заводах на Рейне, Руре и Роне и даже о «восстании против репараций» в Малых Атласских горах, которое оказалось нелегко подавить. По-видимому, некоторые элементы внутри армии скорее поощряли, нежели подавляли эти беспорядки, то ли из сочувствия, то ли чтобы ещё больше расшатать ситуацию и оправдать полноценный военный переворот. Слухи о перевороте расползлись повсюду.

Всё это печально напоминало развязку Долгой Войны, и запасательство активно набирало обороты. Будур едва могла сосредоточиться на чтении, и её часто снедала тоска по Идельбе. Поэтому она была удивлена и обрадована, когда Пьяли сообщил ей о конференции в Исфахане, международном собрании физиков-атомщиков, на котором обсуждались все последние достижения в этой области: «Включая, – сказал он, – проблему алактина». К тому же конференция была приурочена к четвёртой большой встрече учёных, проходящих каждые полгода, первая из которых состоялась у границы Ганоно, большого портового города ходеносауни, и теперь эти съезды носили название «Конференций Длинного острова». Вторая состоялась в Пинькайинге, третья – в Пекине. Исфаханская конференция станет первой, проведённой в дар аль-исламе, и будет включать в себя ряд встреч по археологии; Пьяли уже получил от института грант для Будур, чтобы она могла посетить конференцию вместе с ним как соавтор статей, которые они написали с Идельбой о кольцевых методах датировки.

– Конференция кажется мне подходящим местом, чтобы с глазу на глаз обсудить идеи твоей тёти. Зоруш, Чэнь и ещё несколько её корреспондентов проведут в её рамках круглый стол, посвящённый её работам. Ты поедешь?

– Конечно.

Все прямые поезда до Ирана проходили через Тури, родной город Будур, и Пьяли, по этой или какой-то иной причине, организовал для них перелёт из Нсары в Исфахан. Аэростат был похож на тот, на котором Будур летала с Идельбой на Оркнейские острова, и она сидела в гондоле у иллюминатора, глядя вниз на Фиранджу: Альпы, Рим, Грецию и коричневые острова Эгейского моря, за ними – Анатолию и страны Среднего Запада. Как велик мир, думала Будур, пока тянулись долгие часы путешествия.

А потом они летели над заснеженными горами Загрос к Исфахану, расположенному в верховьях Зайендеруда, быстрой реки, из долины которой открывался вид на солончаки на востоке. На подлёте к аэродрому они увидели огромные массивы руин вокруг обновлённого города. Исфахан лежал на Шёлковом пути и неоднократно разрушался поочередно Чингисханом, Хромым Тимуром, афганцами в 11-м веке и, наконец, траванкорцами под конец войны.