Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко

– Так действительно можно с ума сдуреть, – гневно сводя брови в тонкую черную молнию, бросила Ася.

Но подобные возгласы не принимались всерьез, и их авторы оставались безутешны. Тестирование на присутствие в культуральной среде мышьяка, которым якобы был отравлен Наполеон и, следы которого могли сохраниться в его волосах, не дало положительных результатов. Экспресс-диагностика других токсических ингредиентов, возможных загрязнителей среды, также ничего определенного не выявила. Все было чисто, как в спальне молодоженов. В чем дело? Откуда у клеток эта гибельная радость? Мы гнули мозги. Юра носился со своим ауромером от термостата к термостату, от флакона к флакону в попытке обнаружить хоть какую-нибудь специфическую изюминку, хоть ничтожный изъян, крапинку в изумительной красоты радужных сияниях, оплетавших контуры тестируемых клеток, но он был бессилен дать толковое объяснение обнаруженному феномену. Это была война миров на клеточном уровне. Был бы я Гербертом Уэллсом, Гарри Гарисоном или хотя бы Васей Головачевым, я бы нарисовал такую красочную картину битв этих микроскопических гигантов, вооруженных самым старым и самым примитивным на свете оружием – молекулами стресса.

– Признанное абсолютное оружие – это лук со стрелами, – напомнил Эяль. – Гарри Гаррисон…

– А Роберт Шекли, сказала Тина, – считает, что это какой-то там рот, пожирающий все живое: «Мне нравится спокойная протоплазма».

– Оказывается…

– Верно: молекулярные бомбы! Молекулярные междоусобные войны. Никаких автоматов Калашникова, никаких танков и бомбардировщиков, ни авианосцев, ни баллистических ракет дальнего действия. Незримые ничтожно малые смертоносные молекулярные инструменты. Нанотехнология смерти… Это и есть самое что ни на есть абсолютное оружие для уничтожения жизни.

И это – наше неизбежное завтра!

– Если мы не…

– Да, если не… Ученые гадают, как полчища раковых клеток берут верх над своими соплеменниками? Как? Какие-то внутриклеточные дисгармонии? Здесь, именно здесь находят благодатную почву зерна неприятия и розни людей, именно здесь разворачиваются основные события вражды и ненависти друг к другу, вызревают гроздья расовых, религиозных, социальных конфликтов. Гены, всесильные гены – вот источник радостей и бед человечества. Вот где собака зарыта!

– Зри в корень! – воскликнул Стив.

– Вот-вот! Вот где нужно копать свой колодец иссохнувшему и исстрадавшемуся от жажды справедливости и добра человечеству.

– Тебе нравится везде копать свои колодцы, – заметила Шарлотта.

– Научиться управлять генами – как лошадью – насущнейшая задача сегодняшнего дня. Кто этого не видит – слеп! Кто не слышит шепота, опутавших нашу планету, как шелкопряд куколку, опутавших и натянутых, как струна, нитей ДНК, тот глух. Слеп, как крот, глух, как зимний медведь и поэтому нем, как сом. Слепоглухонемой. Зачем жить? Многие, все, все до нашего времени, все, кто правил странами и народами так и жили. Многие так и живут. При упоминании аббревиатуры ДНК (DNA) они морщатся, они не понимают, при чем тут ДНК. Она напоминает им урок биологии в седьмом классе, экзамен по которой они дважды заваливали. Неприятные ассоциации, да и детство давно прошло. При чем тут ДНК? Они строят счастливую жизнь своего народа на валовом продукте и рабочих местах без учета возможностей более полной реализации его генофонда. Они снова построят гроб…

– Ты опять оседлал своего коня? Опять ода гену? – спрашивает Лена.

– Ода? О! Да!..

Итак, Наполеон бунтовал. Эта гибельная победительность его клеток, как облако саранчи, как полчища татар, как лава вдруг ожившего вулкана, как ползучая чума стремительно наползала, накрывала и убивала едва уносящих ноги живых клеток, но по всему было видно, что век их недолог и спасения им не будет. В чем дело? Что произошло? Даже Цзю со всей своей мощной биоэнергетикой и удивительной экстрасенсорикой была в растерянности. Такого мы еще не видели… Спасение пришло нежданно-негадано, пришло неожиданно, тихо, как тать. Аня – вот кто был нашим спасителем. Однажды, привычно возясь с культурой клеток императора, Юра заметил, что их поведение существенно отличается от обычного, как только в комнате появляется Поль. Едва он приближался к камере, как у клеток появлялась избыточная взаимная агрессивность, они просто набрасывались друг на друга, как крысы, подвергнутые электрострессу в ограниченном пространстве. Клетки, конечно не царапали друг друг мордочки, встав на задние лапки, не грызли друг друга до крови своими острыми белыми саблевидными резцами, но у них были свои молекулярные инструменты агрессии. Часть из них, что покрепче и понастырнее приводила в отчаяние более слабых. Они кукожились, жались друг к дружке и старались избежать контакта с клетками-агрессорами. Одному Богу известно, как клетки избивали друг друга. Но приборы фиксировали состояние напряжения в их обществе, и если бы не своевременное вмешательство Юры, мы могли бы потерять Наполеона. Это закономерность проявилась несколько раз, и когда Юра поделился своими впечатлениями с Аней, она вдруг вскрикнула на чистом французском:

– Поль, выйди!..

Тот замер и долго, недоумевая, внимательно смотрел на Аню.

– Выйди, – зло повторила Аня и прищурила, точно в гневе, глаза.

Поль только пожал плечами и молча зашагал к двери. Аня и Юра уставились на приборы: все, как по команде, они засвидетельствовали мир в камере. Дверь едва захлопнулась за Полем, как Аня бешено заорала, будто ее собирались резать.

– Поль, Поль!!!

Они переглянулись с Юрой и снова устремили свои взгляды на приборы. Дверь отворилась, на пороге стоял шокированный Поль.

– Ани, ты сдурела? – спросил он (по-французски).

– Да, – ответил Юра, – подойди.

Тот послушно направился к камере. Аня и Юра не отрывали взглядов от приборов, и как только Поль подошел к ним, они одновременно вскочили и бросились друг другу в объятия. Такова радость открытия.

– Что с вами, – спросил Поль, – вы оба сдурели?

Все еще стоя в обнимочку, Юра и Аня теперь следили за приборами, не расплетая рук, и кивали головами, как полоумные: да, да, да…

– Признавайся, – обращаясь к Полю, наконец произнесла Аня, высвобождаясь из Юриных объятий, – ты кто?

– Привет, – сказал Поль, – приехали…

– Ты внешний враг, понимаешь?

Поль молчал.

– Я так и думала, – сказала Аня, – помнишь, еще в Париже ты мне рассказывал…

– Выйдите, – сказал Юра, – поговорите там…

Он кивнул на дверь.

– Понимаешь, – сказала Аня, – когда они с Полем вышли из лаборатории, – если особи враждуют друг с другом, пусть это люди или животные, или даже клетки, если у них есть общий враг и им грозит гибель – они объединяются. Для того, чтобы врага этого одолеть. Если же они ограничены временем, местом, свободой, при появлении врага они дерутся между собой, считая соседа врагом. Это закон. И ты – враг.