Мир красного солнца - Клиффорд Саймак

Монк нашел сигарету и закурил, слушая, как песок барабанит по окнам. Странно он как-то барабанил. Нет, это не песок бился в стекла. И не ветер, пронзительно плакавший и стонавший в перекрытиях здания музея. Еле уловимое завывание слилось в мелодию — всхлипывающую, пронзительную. Звук почти незаметно возникал и пропадал вместе с порывами ветра, не давая профессору времени сообразить, слышит он его на самом деле или же это просто игра воображения.

Монк напряженно замер и прислушался, не зная, к чему готовиться. Сигарета неподвижно зависла на нижней губе.

Когда звук донесся снова, профессор уловил плач струн и ритмичное дыхание каденции, едва различимые за воем ветра и стуком песчаной дроби по окнам.

Скрипка! Кто-то играл на скрипке в здании музея!

Монк вскочил на ноги. Скрипка тут же отреагировала звенящим предсмертным воплем.

И вместе с этим музыкальным криком, прокатившимся через холл, в мозгу профессора взвыл сигнал тревоги.

Следуя порыву, его рука метнулась к столу и схватила астероидный рубин. Крепко стиснув его в кулаке, Монк изо всех сил запустил камнем в металлическую стенку сейфа, где хранились рукописи.

Подарок вспыхнул в свете лампы и рассыпался облачком сияющих пылинок. И, разлетаясь вдребезги, рубин изменился - точнее, попытался измениться. Всего на миг он вдруг стал не камнем, а чем-то другим: существом, похожим на фею — только на искалеченную фею, с горбатой спиной, искривленным позвоночником и другими любопытными деформациями.

Еще мгновение — и уродливое создание словно испарилось, лишь драгоценная пыль, мерцая, осела на пол да звук бегущих ног затих в дальнем конце коридора.

Монк не кинулся в погоню. Он стоял точно замороженный, слушал, как танцуют за окном ветер и песок, и пристально смотрел на угасающее мерцание на полу.

Наконец, очнувшись, профессор медленно сжал и разжал правую ладонь, воспроизводя в памяти ощущение, порожденное камнем в тот момент, когда он его схватил. Казалось, рубин ожил, пытался вырваться из его руки, стремясь достичь какой-то цели, выполнить какое-то предназначение.

Взгляд Монка был по-прежнему прикован к полу.

— Надо же, — пробормотал Монк с изумлением в голосе, — я даже себе не могу объяснить, почему это сделал.

Харрисон Кемп стоял в кабинете Спенсера Чемберса, обуреваемый сомнениями. Он поймал себя на том, что в данный момент не может примириться с верой в правильность собственного поступка. Если ошибся — значит, напрасно оставил пост и бросил важное дело. А если и прав — что толку?

— Я помню вас очень хорошо, — услышал он голос Чемберса. — Вы работали на Плутоне. Исследования природы жизни. Кое-какие реальные достижения в этом направлении.

— Мы слишком часто терпели неудачи, — бесстрастно произнес Кемп.

Чемберс сцепил пальцы на столе перед собой.

— Мы все слишком часто терпели неудачи, — заметил он, — И все же однажды кого-то из нас добьется успеха, и тогда получится, что победили мы все. Тогда можно будет забыть обо всех потраченных впустую годах.

Кемп напряженно выпрямился.

— Вероятно, вы недоумеваете, почему я здесь.

Лицо Чемберса тронула едва заметная улыбка.

— Возможно. И все же почему я должен недоумевать? Вы долгое время отсутствовали на Земле. Разве удивительно, что вам захотелось снова повидать родную планету?

— Дело не в этом. Тут совсем другая причина. Я приехал, потому что скоро сойду с ума.

Чемберс непроизвольно ахнул.

— Повторите, — прошептал он. — Скажите медленно. Очень мед-лен-но.

— Вы не ослышались, — вздохнул Кемп. — Я действительно вот-вот свихнусь. И потому от вас отправлюсь прямо в Санктуарий. Мне подумалось, что вас это заинтересует… Ну, в смысле, вам будет интересно узнать, что человек способен предвидеть безумие.

— Да уж, — отозвался Чемберс, — очень интересно. Даже более того. Я еще хочу знать, как вы можете это сделать.

— Не я, — ответил Кемп. — Финдлей.

— Финдлей?

— Он со мной на Плутоне работал. Правда, он и сам ничего не может объяснить. В смысле, у него нет реальных соображений. Одно предчувствие.

— Предчувствие? — переспросил Спенсер Чемберс, — Всего лишь предчувствие? И все?

— Они у него и раньше случались. И обычно оправдывались. У него было предчувствие насчет Джонни Гарднера. Финлей не раз предлагал мне отослать Джонни на Землю. Я ему не внял. А Джонни таки чокнулся.

— Только насчет Джонни Гарднера?

— Нет. Относительно других вещей тоже. Он подсказывал направление наших исследований. Причем такие пути и методы, которые не назовешь традиционными. Но они обычно приносили результаты. И еще насчет того, что случится, например, на следующий день. Или через день. Просто мелкие, незначительные детали или события. Чутье у него, говорит, — чутье на будущее.

Чемберс едва заметно вздрогнул.

— Вы думали об этом? — взволнованно спросил он, — Пытались разобраться? Пытались объяснить?

— Думал, — кивнул Кемп, — Но, наверное, не так, как вы имеете в виду. Я еще не спятил. Может, это произойдет не завтра, не через неделю и даже не через месяц. Но я наблюдал за собой и совершенно уверен, что Финдлей прав. На это указывают всякие мелочи. Большинство людей не замечают их, просто не обращают внимания. Или посмеются да скажут, что стареют, глупеют, становятся неловкими.

— Какие, например, мелочи?

— Ну, например, я вдруг забываю то, что помнил всегда, что давно и прочно сидело в голове и стало, как говорится, моей второй натурой. Даже элементарные вещи — вроде сколько будет семью восемь. Или, бывает, с трудом припоминаю определенные законы. А иногда приходится долго пялить глаза на показания приборов, прежде чем соображу, что к чему. Все в конце концов приходит в норму, но не сразу.

Чемберс кивнул.

— Понимаю. Картина мне в целом ясна. Может, психологи сумеют помочь…

— Вряд ли. Запаздывание не так велико, чтобы его нельзя было скрыть. А если человеку известно, что за ним наблюдают, он сделает все возможное, чтобы никто ничего не заметил. Это инстинкт. Если твоя умственная немощь перестает быть тайной для окружающих, значит, для тебя скоро все закончится. Мозг иссяк, вымотался и начинает расползаться по швам. Первые сигналы опасности.

— Это верно, — согласился Чемберс. — Есть и другой ответ. Психологи сами рискуют сойти с ума.

Он поднял голову — как будто затем, чтобы взглянуть на Кемпа.

— Почему вы не присядете?

— Спасибо, — отозвался Кемп и рухнул в кресло.

Маленькая паукообразная статуэтка на столе вдруг ожила и неуклюже, но быстро заковыляла к нему.

Харрисон подпрыгнул от неожиданности.