Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - Шошана Зубофф

Китаевед из Оксфордского университета Роджер Кримерс, который перевел некоторые из первых документов по системе социального кредита, отмечает, что «тенденция к социальной инженерии и „подталкиванию“ людей к „улучшению“ поведения – также составная часть подхода Кремниевой долины, в соответствии с которым человеческие проблемы можно раз и навсегда разрешить с помощью разрушительного могущества техники В этом смысле, пожалуй, самым шокирующим элементом этой истории являются не планы китайского правительства, а то, насколько они похожи на те пути развития, по которым пошла технология и в других местах»[1018].

В 2017 году на выставке-ярмарке надзорных технологий, проходившей в Шэньчжэне, было полно американских компаний, предлагающих свой новейший товар, особенно камеры, оснащенные искусственным интеллектом и системой распознавания лиц. Среди посетителей был управляющий директор компании CCTV direct, британского дистрибьютора оборудования для надзора. Он сетовал, «насколько сильно отстали страны Запада» на фоне опыта и взрывного развития надзорной инфраструктуры в Китае, но также и утешал себя той мыслью, что «то, что начинается здесь, в итоге окажется в домах, аэропортах и на предприятиях Америки»[1019].

Разница между надзорным капитализмом на Западе и формирующейся системой социального кредита в Китае кроется в разных моделях переплетения и взаимодействия между инструментарной и государственной властью. Между ними есть структурные различия. На Западе, как мы уже видели, эти модели приняли самые разнообразные формы. Государство начинало как материнское лоно и укрытие, а потом становилось нетерпеливым учеником и завистливым кузеном. Надзорный капитализм и его инструменты сегодня уже достигли совершеннолетия, что привело к неровному, но неизбежному партнерству. Основные инструментарные мощности принадлежат крупным надзорным капиталистическим фирмам, и государство, чтобы получить доступ к той власти, к которой оно стремится, должно действовать в согласии с этими фирмами и через них.

В китайском контексте командовать парадом будет государство, и это будет не рыночный, а политический проект, машинное решение, которое формирует новое общество автоматизированного поведения для гарантированных политических и социальных исходов – определенности без террора. Все каналы всех цепочек поставок будут нести поведенческий излишек на потребу этому новому комплексному средству изменения поведения. Роль бихевиористского бога, владеющего теневым текстом и определяющего график подкреплений, и формируемые им способы поведения, возьмет на себя государство. Свободу променяют на знание, но это будет государственное знание, с помощью которого государство будут не извлекать прибыль, а продлевать свое собственное существование.

Вспомним наблюдение Карла Фридриха о том, как трудно постичь голые факты тоталитаризма: «практически никто до 1914 года не предвидел того пути развития, по которому пошла с тех пор западная цивилизация Этой неспособности предвидеть соответствовало неумение постичь»[1020]. Вспомним и ухмыляющегося, довольного «дядюшку Джо» – Сталина – красующегося среди голливудских знаменитостей на глянцевых страницах журнала Look 1939 года. Окажемся ли мы такими же недальновидными, как те, кто не мог осмыслить взлет тоталитаризма, парализованные одним лишь могуществом Большого Другого и бесконечными отголосками последствий его действий, отвлеченные нашими потребностями и сбитые с толку его стремительностью, скрытностью и успешностью?

РИС. 4. Две разновидности власти

Чтобы проснуться от этого сна, нужно возродить в себе изумление. Оно необходимо, но оно не должно заставить нас застыть в недоверчивости. Мерный барабанный бой «предначертанной судьбы» Большого Другого, захватывающая дух стремительность его действий, неясность его замыслов и целей призваны обезоружить, дезориентировать и поставить в тупик. Идеология неизбежности стремится приравнять надзорный капитализм и его инструментарную власть к силам природы – не дело рук человека, а нечто больше похожее на реку или ледник, то, к чему можно только присоединиться или перетерпеть. Тем больше оснований спросить: не обернутся ли, с высоты столетий, банальности сегодняшних деклараций («поручить системе мониторинга транспортного средства отключить зажигание») семенами величайшего кошмара нашего столетия? Как насчет авторов инструментарного проекта? Как мы будем смотреть на улыбающиеся, довольные лица технических титанов, когда вернемся к этим фото в глянцевых пикселях какого-нибудь аналога журнала Look XXI века? Путь из Шэньчжэня в американский или европейский аэропорт также ведет к пылесосу Roomba, составляющему карту вашей гостиной, к вашему завтраку с Alexa. Это дорога к машинной определенности, навязанной инструментарной властью и созданной надзорным капитализмом. Этот маршрут короче, чем вы думаете.

Но на дороге есть развилка.

В одну сторону – возможность синтетической декларации о третьей современности, основанной на укреплении демократических институтов и творческом построении «двойного процесса» для нашего времени. На этом пути мы отдаем цифровую среду тем формам информационного капитализма, которые, воссоединяя спрос и предложение, действительно делают жизнь лучше, и это совместимо с процветающим демократическим общественным строем. Первый шаг на этом пути – назвать вещи своими именами, установить ориентиры, пробудить спящее изумление и поделиться друг с другом чувством праведного негодования.

Если мы пойдем по другой дороге, той, которая связывает нас с Шэньчжэнем, то найдем путь к антидемократическому третьему модерну, сформированному инструментарной властью, каким его видит надзорный капитализм. Это будущее, полное определенности, достигнутой без применения насилия. Мы расплатимся за это будущее не своими телами, а своей свободой. Это будущее еще не наступило, но, как и во сне Скруджа о будущих Святках, все нужные детали на месте и готовы к сборке. Глава 14 рассматривает эту следующую станцию на пути, который начался с беспрецедентного капитализма, повернул к беспрецедентной власти и теперь ведет к беспрецедентному обществу, осмысляемому и легитимируемому растущей как на дрожжах интеллектуальной экосистемой мыслителей, исследователей и практиков. Что это за новое место, которое они хотят, чтобы мы назвали своим домом?