Дорога на Дамаск - Линда Эванс

Я пытаюсь связаться с Саром Гремианом, но он мне не отвечает. Это меня настораживает и я прихожу в полную боеготовность, еще не приземлившись в заданной точке. Сар Гремиан по-прежнему не отвечает на мои запросы, а правительственные войска уже отошли на целых десять километров от Шахматного ущелья, где осталась только артиллерия, стреляющая теперь по Каламетской плотине и водохранилищу. Бойцы Ортона почему-то больше не отстреливаются. Это тоже меня беспокоит. Партизаны слишком искусны, чтобы не стрелять по практически не защищенным целям, и слишком упорны, чтобы сдаться без боя.

Мой челнок наконец поравнялся с правительственными войсками, запрудившими по всем дорогам, ведущим прочь от Шахматного ущелья. Я уже слышу грохот тяжелой артиллерии и свист снарядов.

Мне не разобрать особенности местности, над которой я лечу. Мои коротковолновые тепловые датчики, как назло, тоже вышли из строя, и теперь я воспринимаю только тепловое излучение на средних волнах. Скалы мне кажутся яркими пятнами света, а дома и деревья — едва различимыми мимолетными тенями.

Наконец меня вызывает Сар Гремиан.

— Линкор, ты на месте?

— Только что прибыл.

— Отлично! Приземляйся и готовься прорывать минное поле у входа в Шахматное ущелье! А я прикажу нашим артиллеристам отступать за остальными.

— А почему они отступают?

— А ты что хочешь, чтобы я погубил наших последних солдат?! — рычит Сар Гремиан. — Слезай с челнока и вперед!

Приземлившись и освободившись от зажимов, я съезжаю на землю. Артобстрел внезапно прекращается. Эхо последних выстрелов отражается от заснеженных вершин и улетает в голубое небо. Артиллеристы спешно рассаживаются по машинам и уезжают вслед за своими товарищами. Я остаюсь один перед лицом грозного противника. Меня ждет смертельная схватка… Жаль, что у меня нет командира!

Нет! Не время вспоминать о Саймоне!

Я начинаю осторожно двигаться в сторону Шахматного ущелья. В довершение всего некоторые из систем моего вооружения начинают чудить. Они то включаются, то выключаются, и теперь я не знаю, на какие из них можно положиться. Есть от чего прийти в отчаяние!

Но я ведь сухопутный линкор Кибернетической бригады! Еще ни один линкор не отказывался выполнять задание, если был способен хотя бы двинуться с места! Еще ни один сухопутный линкор не сдавался! Нас нельзя сломить, нас можно только уничтожить!

Я подъезжаю к входу в Шахматное ущелье, которое мне необходимо форсировать. Ну вот и вражеская территория. Мои передние сверхскорострельные орудия и минометы открывают огонь по дороге. Проверяя каждый квадратный метр поверхности на наличие мин, я медленно двигаюсь между узкими скалами. В любой момент может заговорить повстанческая артиллерия, но пока все тихо. Я уже преодолел ущелье, а мне никто так и не оказал сопротивление. Это совсем не похоже на коммодора Ортона, хотя тому уже и не раз удавалось меня перехитрить.

Наконец я замечаю орудия повстанцев, и мне все становится ясно. Они молчат, потому что из них некому стрелять. Нет, их расчеты не бежали с поля боя. Они лежат возле орудий в позах, красноречиво говорящих о том, что они умерли не своей смертью. Судя по температуре трупов, смерть наступила тридцать — сорок минут назад, не позже. По кому же тогда стреляла правительственная артиллерия, когда я совсем недавно подлетал к ее позициям?!

Впрочем, я должен уничтожать любое вражеское оружие и снаряжение. Мои сверхскорострельные орудия разносят на куски пушки повстанцев. Не успели их обломки рухнуть на землю, как я преодолел последний крутой поворот на пути к Каламетскому каньону. Переехав через покачнувшийся под моей тяжестью мост над Адерой, я оказался в каньоне и остановился.

Я замер на месте не потому, что мне нужно изучить раскинувшуюся передо мной местность. Она достаточно хорошо известна мне еще со времен сражения с яваками, и я могу сравнивать ее нынешнее тепловое излучение со сделанными тогда видеозаписями.

Нет! Я остановился не из-за этого. Я стою,, а по мне никто не стреляет. Чему же тут удивляться?! Ведь в каньоне не осталось ни одной живой души!

Секунды летят одна за другой, но я их не считаю. Мне не до того. Вместо секунд я считаю трупы. Их тысячи, десятки тысяч! Дно каньона завалено человеческими телами. При виде этого зрелища в глубине моего электронного мозга непроизвольно зарождается импульс, от которого конвульсивно дергаются стволы всех моих орудий. Мне неизвестны причины, породившие этот импульс. Я вижу лишь трупы моих врагов и не знаю причины их смерти. Кроме того, мне непонятно, зачем здесь я. Бунтовать-то больше некому!

Не успел я об этом подумать, как со мной на связь снова вышел Сар Гремиан.

— Почему ты стоишь? — требовательно спрашивает он.

— А куда мне ехать? Мятеж подавлен. Противник уничтожен.

— Ничего подобного! Их коммодор жив и где-то прячется. Смотри, как бы он не заманил тебя в ловушку! Мы знаем, что у него есть вакцина и защитные комплекты с Вишну. В каньоне наверняка полно артиллеристов в защитных костюмах. Нет, мятеж еще не подавлен, но ты должен это сделать. За работу!

Я не двигаюсь с места.

— Чем вы умертвили мирных жителей в каньоне?

— «Мирных жителей»?! — язвительно расхохотался Сар Гремиан. — В Каламетском каньоне нет и не может быть мирных жителей. Объединенное законодательное собрание приняло закон, объявляющий Каламетский каньон зоной военных действий, и президент Санторини его подписал. Верные законному правительству граждане должны были покинуть каньон еще неделю назад. Все оставшиеся в нем — мятежники, убийцы и террористы.

Мне трудно поверить в то, что младенцы и малые дети могут быть убийцами и террористами, однако я вижу очертания огромного количества детских трупиков. Джефферсонские парламентарии могут принимать сколько угодно законов, а Витторио Санторини может подписывать их хоть всю ночь, но солнце не позеленеет от того, что он подпишет бумагу, объявляющую его зеленым. Если закон объявляет младенцев террористами, это еще не значит, что они могут стрелять и кидать гранаты.

При этих мыслях в моих психотронных системах зарождаются опасные процессы. Боюсь, как бы они не повлияли на мою способность принимать самостоятельные решения. Сейчас не время для перезагрузки моего электронного мозга, после которой я на некоторое время стану совершенно беспомощным. На Джефферсоне нет никого, кто смог бы взять на себя управление всеми функциями сухопутного линкора 20-й модели. Следовательно, я должен любой ценой избежать перезагрузки. И все-таки моим контурам и процессорам как будто слышится настойчивый шепот: «Солнце никогда не позеленеет, а дети — не станут террористами».

Сар Гремиан так и не ответил на мой вопрос, и я снова задаю его:

— Как вы умертвили людей в этом каньоне?

— Не твое собачье дело! Ты-то, кажется, цел и невредим! Вот и радуйся, что мы перебили полмиллиона террористов, каждый из которых не задумываясь подорвал бы тебя!