Семь столпов мудрости - Томас Лоуренс

Наш особый интерес вызывала антигерманская часть турецкого Генерального штаба во главе с Мустафой Кемалем, который не отрицал право арабских провинций на автономию в рамках Османской империи. Фейсал отправлял тенденциозные ответы, и оживленная переписка продолжалась. Турецкие военные начинали жаловаться на пиетистов, чья набожность заставляла их ставить церковные реликвии выше стратегии. Националисты писали, что Фейсал лишь использовал в своей поспешной и разрушительной деятельности их убежденность в необходимости справедливого и неизбежного самоопределения Турции.

Понимание возбуждающего фактора влияло на Джемаля. Сначала нам предложили автономию для Хиджаза. Затем это распространили на Сирию, а потом и на Месопотамию. Фейсал по-прежнему казался недовольным. Тогда Джемаль через своего представителя в Константинополе добавил наследственную власть монарха к доле, предложенной хозяину Мекки Хусейну. Наконец они сказали нам, что усматривают логику в претензии семейства пророка на духовное лидерство в исламе!

Комическая сторона этих писем не должна затемнять их реальной роли в расколе турецкого штаба. Ортодоксальные мусульмане считали шерифа неисправимым грешником. Модернисты считали его искренним, но нетерпеливым националистом, сбитым с толку британскими обещаниями.

Их сильнейшей картой было соглашение Сайкса – Пико, предусматривавшее раздел Турции между Англией, Францией и Россией, идею которого сделали достоянием публики Советы. Джемаль прочитал самые недоброжелательные пункты соглашения на банкете в Бейруте. Это оглашение нам в какой-то мере повредило, потому что Англия и Франция надеялись заделать трещину в политике формулировкой, достаточно туманной, чтобы каждый мог истолковывать ее по-своему.

К счастью, я заблаговременно выдал Фейсалу секрет о существовании договора и убедил в том, что его выход мог бы оказать такую значительную помощь британцам, что после заключения мира они из чувства стыда не смогли бы его обмануть при выполнении условий договора. И если бы арабы поступили так, как предлагал я, не было бы никакой речи об обмане. Я просил его поверить не нашим обещаниям, как делал его отец, а в свои собственные сильные действия.

Британский кабинет в это время очень кстати пообещал арабам или, скорее, не признанному официально комитету семи простаков в Каире, что арабы сохранят за собой территорию, которую отвоевали у Турции. Эта радостная весть циркулировала по Сирии. Чтобы способствовать принижению Турции и показать, что они могли дать столько обещаний, сколько было партий, британцы в конце концов сформулировали документы А для шерифа, В – для своих союзников, С – для Арабского комитета, D – для лорда Ротшильда, новой силы, чье появление обещало нечто двусмысленное в Палестине. Старый Нури Шаалан, сморщив свой мудрый нос, вернул мне свою папку документов с озадачившим меня вопросом о том, какому из всех их можно было верить. Как и раньше, я бойко ответил: «Последнему по дате» – и эмир по достоинству оценил мой юмор. Впоследствии он, делая все возможное для нашего общего дела, иногда, когда не сдерживал свои обещания, уведомлял меня о том, что это произошло в результате появления какого-нибудь более позднего по времени намерения!

Однако Джемаль продолжал надеяться, будучи человеком упрямым и напористым. После поражения Алленби в Сальте он прислал к нам эмира Мухаммеда Саида, брата отъявленного наглеца Абдель Кадера. Мухаммед Саид, низколобый дегенерат с отвратительным ртом, был таким же хитрым, как и его брат, но не таким храбрым. Стоя перед Фейсалом и предлагая ему джемалевский мир, он был самой скромностью.

Фейсал сказал Мухаммеду Саиду, что он мог бы предложить Джемалю лояльное отношение арабской армии, если бы турки оставили Амман и передали бы всю его провинцию арабам. Ослепленный алжирец, полагая, что добился громадного успеха, устремился обратно в Дамаск, где Джемаль его едва не повесил за подобное усердие.

Встревоженный Мустафа Кемаль просил Фейсала не играть на руку Джемалю, обещая, что, когда арабы утвердятся в своей столице, к ним присоединятся недовольные режимом в Турции и используют свою территорию в качестве базы для нападения на Энвера и его германских союзников в Анатолии. Мустафа надеялся на то, что соединение всех турецких сил восточнее Тауруса позволит ему выступить прямо на Константинополь. Последние события лишили смысла эти сложные переговоры, которые были скрыты и от Египта, и от Мекки. Я боялся, что британцев могли бы потрясти поддерживавшиеся таким образом Фейсалом сепаратные связи. Но из солидарности со сражавшимися арабами мы не могли перекрыть все пути примирения с Турцией. Если бы европейская война провалилась, это было бы для них единственным выходом, и во мне всегда жил тайный страх перед тем, что Великобритания могла бы опередить Фейсала и заключить свой собственный сепаратный мир, но не с националистами, а с консервативными турками.

Британское правительство зашло очень далеко в этом направлении, не информируя своего малого союзника. Точная информация о предпринимавшихся шагах и о предложениях (которые были бы фатальными для столь многочисленных, сражавшихся на нашей стороне арабов) приходила ко мне не официальным, а приватным путем. Лишь один раз из двадцати мои друзья помогли мне больше, чем наше правительство, чьи действия и молчание были для меня одновременно примером, стимулом и лицензией действовать подобным же образом.

…Мы с Джойсом решились на еще одну из наших совместных автомобильных экскурсий, на этот раз в Азрак, чтобы разведать дорогу к Дераа. Для этого мы выехали в Джефер, чтобы встретиться со знаменитым корпусом верблюжьей кавалерии, который бесшумно прибыл, словно скользя по сиявшей равнине, в полном порядке, в уставном строю, перед самым заходом солнца. Офицеры и солдаты были окрылены своим мудоварским успехом и свободой от приказаний и лишений, связанных с пребыванием в пустыне. Бакстон заявил, что они готовы отправиться теперь куда угодно.

Им предстояло отдохнуть два дня и принять четырехсуточный рацион с их склада, должным образом развернутого заботами Янга рядом с палаткой Ауды. Рано утром мы с Джойсом и Сандерсоном, взяв с собой нескольких солдат, забрались в машину техпомощи, за руль которой уселся могучий Роллс, и направились в Вади-Баир, у колодцев которого расположился родственник Ауды Альваин – подавленный, молчаливый человек, прятавшийся здесь, чтобы быть как можно дальше от Ауды.

Мы остановились всего на пять минут, чтобы договориться с ним о безопасности людей Бакстона, и сразу же уехали в сопровождении юноши дикой наружности из племени ширари, который должен был помочь нам отыскать дорогу. Мы хотели выяснить, проходима ли эта дорога для тяжелых бронированных автомобилей, которые должны были прибыть сюда позднее.

Плато Эрха было вполне проходимым. Его кремневые обнажения чередовались с островками из затвердевшей грязи, и мы быстро проехали мили, отделявшие нас от мелких холмов Вади-Джинза, густо поросших съедобной для верблюдов травой.

Одетые в лохмотья пастухи абу тайи, разъезжавшие с непокрытыми головами, с винтовками в руках и распевавшие какую-то военную песню, собирали вместе нескольких пасшихся верблюдов. Звуки нашего ревущего мотора вспугнули всадников, скрывавшихся в видневшихся впереди низинах. Мы направили автомобили вслед за пятью всадниками на верблюдах, изо всех сил уходившими на север, и догнали их за десять минут. Они грациозно уложили верблюдов и поспешили нам навстречу как друзья – это была единственная остававшаяся им роль, поскольку голые мужчины не могли позволить себе вступить в ссору с передвигавшимися быстрее них людьми, укрытыми броней. Это были люди племени джази ховейтат, несомненно грабители. Громкими криками они выражали радость по поводу неожиданной встречи со мною. Я был довольно краток и приказал им немедленно возвращаться в свои палатки.