Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Из имения великий князь выехал верхом и доскакал до Серпухова, где о нем уже позаботился Джунковский. Серпуховскому исправнику (начальнику уездной полиции) удалось уговорить одного машиниста снарядить паровоз и сделать короткий рейс. Паровоз с единственным вагоном привез великого князя до десятой версты от Москвы, где его ожидал сам Джунковский с запряженной тройкой лошадей. К ночи Николай Николаевич был доставлен на Николаевский вокзал, покинутый бастующими железнодорожниками и стоявший в глубокой тьме. Там военная команда тайно подготовила другой паровоз с парой вагонов. Состав без огней и малым ходом двинулся в сторону Петербурга.

Результатом идеального планирования и осуществления забастовки было то, что все пути были оставлены в полном порядке, нигде не было никакого брошенного подвижного состава, и пиратский рейс прошел совершенно благополучно безо всякой помощи со стороны управленческого дорожного персонала – от диспетчеров до стрелочников. К вечеру следующего дня, 14 октября, великий князь был в столице (скорее всего, обратным рейсом этого эшелона и прибыл в Москву Хилков), а там уже было рукой подать до Петергофа – хоть лошадьми, хоть пароходом. За эту операцию серпуховской исправник получил орден Св. Владимира 4-й степени, а Джунковский менее чем через месяц стал уже московским губернатором.

На совещании 15 октября Витте вновь был докладчиком, а Николай Николаевич оказался его главным оппонентом. Великий князь задал множество вопросов, стараясь вникнуть в суть возникших осложнений, причем было заметно, что идея ограничения абсолютной царской власти его нисколько не привлекает. Совещание ничем не завершилось, как и все предыдущие.

Уже на обратном пути Витте узнал от спутников, что в Петергофе находился и Горемыкин, привезший собственную политическую программу. После отъезда Витте оставшиеся совещались с Горемыкиным. Позже ночью состоялся упомянутый звонок царя к Д.Ф.Трепову: Николай II пытался понять, насколько можно рассчитывать на поддержку этого человека; вероятно, имелась в виду и передача ему полноты власти во всей стране. Трепов же, как указывалось, спасовал и рекомендовал идти на реформы.

На следующий день, воскресенье 16 октября, не объявлялось никаких высочайших решений, но царь продолжал беседы с министром двора бароном Б.В.Фредериксом, Горемыкиным и единомышленником последнего бароном А.А.Будбергом. По сановному Петербургу ходили слухи, что программа Витте не утверждена, а премьером будет либо Горемыкин, либо граф А.П.Игнатьев – один из наиболее влиятельных советников царя, выступавших против любого ограничения самодержавия.

Согласно мемуарам Витте (единственный источник данных сведений) в какой-то из этих критических дней решительный демарш предпринял брат А.Д.Оболенского генерал князь Николай Дмитриевич Оболенский – помощник министра двора, управляющий кабинетом Николая II. Он получил аудиенцию у царицы, стоял перед ней на коленях и якобы умолял ее не назначать Витте председателем Совета министров, так как этот честный и прямой царский слуга не потерпит вмешательства других лиц в дела государственного управления.

Н.Д.Оболенский в эти дни, как и его брат, был одним из основных сторонников Витте. Вероятно, демарш преследовал цель парировать слухи, усиленно распускаемые противниками Витте при дворе, о нечестной игре Витте и его желании быть российским президентом. Так или иначе, но после этой выходки царица заметно охладела к Оболенскому, еще долгое время сохранявшему свой пост в царском аппарате.

Наконец, поздно вечером 16 октября к Витте домой пожаловали двое ближайших сподвижников царя – Фредерикс и начальник его канцелярии генерал А.А.Мосолов (зять Трепова). Заметим, что у Витте в это время были оба Оболенских – Алексей и Николай.

Вновь прибывшие уговаривали Витте принять пост председателя Совета министров, но с программой Горемыкина – без законодательных прав Государственной Думы и без официально решающей роли Совета министров в проведении реформ; реформы предполагалось даровать напрямую царским Манифестом. В беседе активно участвовал Н.Д.Оболенский.

Витте категорически отказался от предложенного компромисса.

Вероятно, идея Фредерикса и Мосолова была последним вариантом, рассмотренным царем перед принятием окончательного решения. Последнее же состояло в том, что диктаторские полномочия вручались все же Николаю Николаевичу – у царя не могло быть никаких сомнений в желании великого князя занять этот пост.

Утром 17 октября (это было утро только по дворцовому режиму, а на самом деле уже была середина дня) Николай Николаевич был приглашен для вручения назначения. Вот тут-то и произошла совершенно невероятная история!

Вместо того, чтобы принять назначение и немедленно приступить к исполнению обязанностей, Николай Николаевич встал перед царем на колени, приставил к своей голове револьвер со взведенным курком, и просил царя принять политическую программу Витте и назначить последнего председателем Совета министров – в противном случае великий князь обещал тут же застрелиться! Ошеломленному Николаю II пришлось дать слово, что все просимое он немедленно осуществит.

Витте был вызван в Петергоф, прибыл под вечер и получил подписанный Манифест и свой доклад, утвержденный царем. Поскольку все, не исключая Витте, были потрясены событиями последних часов, то ни о каком деловом совещании не могло быть и речи. Отъезжавшие в Петербург – Николай Николаевич, Витте, Фредерикс, А.Д.Оболенский, Вуич – все вместе отплыли на пароходе. Великий князь был в полной эйфории, радуясь тому, что теперь династия снова спасена – 17 октября исполнилось семнадцать лет со дня крушения царского поезда близ станции Борки, когда едва не погиб Александр III с женой и детьми.

Оставшийся в Петергофе царь записал в дневник: «После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию».

Чем же была вызвана столь невероятная метаморфоза позиции великого князя? Об этом опубликовано достаточно много, и остается только логически разобраться в неполных и недостаточно откровенных свидетельствах.

Решающую роль в судьбе России сыграл ныне абсолютно безвестный рабочий М.А.Ушаков.

Ушаков был одним из ближайших соратников Зубатова по организации профсоюзов в Москве. После перевода в Петербург Зубатов перетащил туда с собой и Ушакова. Как известно, деятельность Гапона по созданию своего «Собрания» развернулась в основном после изгнания Зубатова. Вполне вероятно, что самим Зубатовым на роль лидера рабочих столицы предназначался не Гапон, а именно Ушаков. На этой почве между последними развернулось острое соперничество, и более способный ладить с начальством Гапон оттеснил Ушакова на задний план.

При Зубатове Ушаков играл и серьезную роль еще одного звена, связывающего Зубатова с Витте. Последний признал в мемуарах, что еще будучи министром финансов был хорошо знаком с Ушаковым, работавшим в Экспедиции заготовления государственных бумаг.

К концу 1904 года отношения Гапона с Ушаковым предельно обострились. Вытесненный из гапоновского движения Ушаков основал собственную «Независимую социальную рабочую партию». Она была, казалось бы, гораздо менее влиятельной, чем гапоновское «Собрание». Тем не менее, когда Ушаков попытался пропагандировать более сдержанный подход к ситуации, приведшей к рабочей забастовке и шествию с петицией, то Гапон пригрозил ему физической расправой. Ушаков не смог помешать всеобщей забастовке и злополучному шествию, но, тем не менее, Экспедиция заготовления государственных бумаг осталась единственным заведением, не принявшим участия в забастовке. В связи с этим 21 января 1905 года царь с благодарностью принял Ушакова и четверых его коллег. Это привлекло внимание к Ушакову в высоких сферах.