Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

— Откуда пришел?

Рядом с юношей в проеме показался пожилой татарин, который щелкал орешки. Его лицо тоже было знакомо Андрею. Он холодно смотрел на Андрея, который поклонился ему.

— Простите, — сказал Андрей все так же по-русски. — Я был в этом доме давно, осенью четырнадцатого года. Мы приезжали сюда, к Ахмету. Ахмет мой друг. Потом приехала полиция, нас схватили и увезли. Но Ахмет убежал. Вы помните?

— А что тебе нужно? — лениво спросил пожилой татарин.

— Мне нужен Ахмет Керимов.

— Я не знаю такого человека, — сказал пожилой татарин. Но калитку они не закрывали. Хотели послушать, что еще скажет Андрей.

— Я убежал из полиции, — сказал Андрей. — Я давний друг Ахмета. Я был у него в доме в Симферополе.

— Странный человек, — сказал юноша по-татарски, глядя мимо Андрея. — Ему сказали, а он не понимает. Это нехорошо.

— Вы мне не доверяете, — сказал Андрей. — Может быть, вы правы. Но тогда позвольте мне написать письмо для Ахмета. Когда он придет к вам, вы дадите ему мое письмо.

— Я не знаю Ахмета, — сказал пожилой татарин.

— Но вы возьмете мое письмо?

— Я не возьму письмо, — сказал татарин и ушел внутрь двора.

— У вас есть бумага и карандаш? — спросил Андрей.

— Откуда в нашем бедном доме карандаш и бумага? — спросил юноша.

— К сожалению, у меня сейчас нет денег, — сказал Андрей. — Дайте мне взаймы лист бумаги. Потом я верну.

— Пускай пишет, — донесся голос изнутри. — Проведи его на айван, пускай пишет.

Андрей тут же сделал движение вперед и этим удивил юношу.

— Ты куда? — спросил тот.

— Я хочу пройти на айван, — сказал Андрей по-татарски, — чтобы ты принес мне карандаш и бумагу и я написал письмо твоему дяде Ахмету.

— Что? — Юноша был потрясен.

— Сколько тебе говорить? — Андрей отстранил его.

Юноша молча шел следом.

На галерее Андрей увидел низкий столик. Женщины, что выбивали ковры, быстро ушли со двора, прикрывая лица платками, но смотрели на Андрея заинтересованно и весело. Он отметил, что внутрь дома его не пригласили.

Пожилой татарин встал в отдалении.

— Вы желаете есть? Или пить? — спросил он.

— Спасибо, я выпью катыш. — Андрей решил, что к кумысу принесут лепешку.

Он написал записку Ахмету. В ней сообщил, что приехал в Ялту. Ждет Лидочку. Хотел бы видеть Ахмета. Что он придет за ответом завтра.

Когда он кончил писать, юноша принес поднос с оловянным кувшином с кумысом и лепешку на тарелке.

Из-за занавески, прикрывавшей вход в дом, был слышен женский смех. Малыш на толстых, перетянутых ниточками ножках приковылял на веранду и замер в изумлении перед зрелищем настоящего чужого человека. Он протянул руку к блестящей пуговице на тужурке Андрея.

Андрей старался пить кумыс медленно, чтобы съесть побольше лепешки, не показавшись голодным, — из-за занавесок за ним наблюдали.

Пожилой татарин кончил читать записку, передал ее юноше, который унес ее в дом.

— Может быть, Ахмет завтра придет, — сказал пожилой татарин. — Может, не придет. Тебе есть где жить?

— Я еще не знаю, — сказал Андрей.

— Мы не можем оставить тебя здесь. За этим домом могут следить.

— Даже сейчас?

— Может быть. Тебе нужны деньги, эффенди?

— Я буду благодарен вам, — сказал Андрей.

Татарин протянул Андрею двадцать пять рублей. На устах императора Александра II блуждала загадочная улыбка.

— Я тебя помню, — сказал татарин. — Ты Берестов. Андрей. Ты убил своего отчима и его женщину.

— Это придумали. Я никого не убивал.

— Ахмет тоже так думает. Значит, я тоже так думаю. Завтра приходи вечером, когда темно, и не приведи за собой никого.

— Хорошо, — сказал Андрей.

* * *

Обретенная вера в человечество, подкрепленная кумысом, лепешкой и двадцатью пятью рублями, сразу изменила краски мира на куда более радужные. В конце концов, все складывается отлично. Татары узнали его и оказались людьми порядочными, и Ахмет, разумеется, скоро появится. Впрочем, при таких деньгах мы — миллионеры! Денег должно хватить до Симферополя — до тети Маруси.

Андрей понял: вот чего он хочет более всего — увидеть тетю, посидеть с ней за чаем в низенькой комнатке в Глухом переулке, а потом заснуть на своей железной койке с шарами на спинках, из которой он давно вырос, но так привык поджимать ноги, что поджимает их и на вольных диванах.

— Значит — в Симферополь! А пока хорошо бы взглянуть на дом Берестовых.

Андрей поднимался по улице к дому отчима, не таясь и, в общем, не опасаясь нежеланной встречи. Он был здесь чужой.

Осознание собственной чужеродности пришло не сразу — только сейчас, когда большая часть дня уже миновала.

В Андрее все более накапливалось реальное осознание прошедшего времени. Оно складывалось из малых деталей — из того, как вырос татарский мальчик, превратившийся за несколько минут в юношу, из того, как облупилась краска на новеньком вчера фасаде гостиницы «Крым», как изменились — сказочно и невероятно — газеты и те новости, что они сообщали. Как изменилось все — подчеркивая этим, что совсем не изменился Андрей. И не только осталась царапина на тыльной стороне кисти, не только не постарела кожа лица — не одряхлела одежда. Нельзя же носить студенческую тужурку два с половиной года и вовсе ее не износить! Нельзя же — Андрею даже стало на секунду смешно — не менять столько времени нижнего белья и не заметить такого конфуза. Люди вокруг за это время сменили множество носков и панталон. Все, за исключением Андрея Берестова. И, вернее всего, Лидии.

Почему человек, думал Андрей, карабкаясь в гору и отступая к каменной подпорной стенке, чтобы пропустить громоздкий грузовик — такого он в четырнадцатом году и не видал, — так привыкает к тому, что должно бы вызвать в его душе переворот. Почему он идет по городу Ялте уже после революции, как Рип Ван Винкль, проснувшийся после многолетнего сна, но не падает в обморок, а лишь отмечает, как счетовод: грузовик совсем другой, юбки стали по крайней мере на пядь короче, и непривычному к такому зрелищу Андрею хочется деликатно отвернуться от девицы, которая топает ему навстречу, заголив ноги почти до колен.

…А вот и дом Берестовых.

Вот кто изменился за эти годы — родной, несчастный, такой невезучий дом. В нем новый хозяин — интересно, у кого они купили этот дом? У Андрея Берестова — нет, он преступник, значит, у Марии Павловны — но ее могли и не признать наследницей, — может быть, виллу откупила Ялтинская управа? Впрочем, тебя, Андрей, это не касается.

Андрей остановился у невысокой каменной изгороди. Новый хозяин почему-то выкорчевал розарий и гибридные яблони — все свободное место он засадил виноградом: получилась целая плантация.