Исчезнувшее свидетельство - Борис Михайлович Сударушкин

продолжать делать бизнес. Ничего предосудительного он не совершил.

– И то хорошо, – с облегчением выдохнул Пташников. – Наверное, поездку на мой юбилей он отнес в разряд «неоправданные расходы». Бог ему судья. Не понимаю, почему этих дельцов называют новыми русскими – у русского человека духовное всегда было на первом месте.

– А что стало с Мариной Варгазиной? – спросил Марка Окладин. – Ее арестовали?

– По делу она проходит только как свидетельница. Но из музея была вынуждена уволиться.

– Вы так и не сказали, что находилось в тайнике Тяжлова, – напомнил Марку Пташников. – Обнаружили тот Лицевой свод с иллюстрациями к «Слову о полку Игореве», который видел Тучков?

– К сожалению, не нашли. Вероятно, Тяжлов уже успел кому-то продать его. У меня с собой нет списка книг, подготовленных Тяжловым к отправке за границу, но специалисты заявили, что эти книги представляют собой огромную ценность. В частности, среди них обнаружили некоторые книги, указанные в каталогах Сулакадзева и Актова. Но сейчас, после смерти Тяжлова, уже не выяснить, какие книги были извлечены из тайника Мусина-Пушкина в Иловне, какие Актов переслал Неелову в Петровское.

– В любом случае понятно, что среди них есть книги, извлеченные Актовым из библиотеки московских государей! – убежденно заявил Пташников и для выразительности стукнул кулаком по столу.

Ему тут же рассудительно возразил Окладин:

– Существование этой библиотеки по-прежнему находится под вопросом. Конкретных доказательств в ее пользу как не было, так и нет.

Пташников от возмущения не сразу обрел голос:

– А письмо Актова – разве это не доказательство?!

– Вряд ли его можно рассматривать в качестве исторического документа. Упоминавшиеся в этом письме жития Антония Киевского и Евфросинии Суздальской, в которых якобы есть зашифрованное сообщение о царской книгохранительницс, уничтожены. Таким образом, мы пришли к тому, с чего начали наше расследование, то есть к свидетельствам, которые можно легко опровергнуть.

– Откуда же тогда у Актова появились редчайшие древние книги?

– Из обнаруженного им тайника Мусина-Пушкина в доме возле Конюшенного моста, где жил Актов. Дом принадлежал семейству Нееловых, поэтому Актов, как порядочный человек, решил поделиться с ними частью своей находки. Однако всю правду не сообщил, а придумал историю с челобитной дьяка, в которой тот сообщал Софье о тайнике с царской библиотекой. Согласен, история получилась занятная и довольно-таки убедительная, но вряд ли в ней есть хотя бы доля правды.

Пташников уже открыл рот, чтобы обрушиться на Окладина, но тут в их разговор вмешался Марк, спросивший историка:

– А как вы объясните, что сообщение Актова о челобитной дьяка так удивительно совпадает с историей Василия Макарьева?

– Возможно, он слышал об этой истории и использовал ее в своем письме.

– А если предположить другое – что эту челобитную Актов действительно нашел, но не в царском архиве, а в тайнике Мусина-Пушкина? Что на ней действительно была приписка Василия Голицына, как найти тайник с библиотекой московских государей? Что, наконец, древние книги, хранившиеся в тайнике Мусина-Пушкина, из этой самой библиотеки?

– Я считаю это предположение абсолютно беспочвенным, – резко заявил Окладин, сорвавшись с избранного им тона.

Марк поднялся из-за стола, вынес из прихожей свой «дипломат» и, раскрыв его, положил на стол старинную книгу в темном кожаном переплете. Пташников едва удержался, чтобы сразу не схватить ее в руки.

– Что это? – едва слышно спросил он.

– Я так думаю, вещественное доказательство существования библиотеки московских государей, – уселся Марк на свое место. – Это та самая Псалтырь, которая вместе с другими древними книгами, в том числе и со списком «Слова о полку Игореве», находилась в тайнике Мусина-Пушкина в Иловне. Затем эта Псалтырь в числе других книг была похищена Самойлиным-Тяжловым и оказалась в подклете церкви Никольского монастыря под Костромой. Остальные книги очутились потом в тайнике под домом Тяжлова в Ростове, а этой Псалтыри выпала более сложная судьба – по воспоминаниям Тучкова, вместе с Лицевым сводом ее взял с собой на фронт настоящий Веретилин, и только после его смерти она тоже попала в тайник Тяжлова. Я специально попросил ее на несколько дней, чтобы показать вам. Пожалуйста, прочитайте надпись на обратной стороне переплета…

– «Напечатал Иван Федоров в Троицком монастыре», – взяв книгу в руки, прочитал Окладин. – Ну и что из этого? – недоуменно посмотрел он на Марка. – Почему вы решили, что она из библиотеки московских государей?

– Костромской писатель Константин Калитин, вместе с которым Веретилин-Неелов написал книгу «Тайны русских книг», высказал предположение, что здесь только первая фраза надписи, а остальная часть уничтожена. Мы отдали книгу на экспертизу – и предположение Калитина подтвердилось, полностью надпись звучит так: «Напечатал Иван Федоров в Троицком монастыре. Хранилась в царской книгохранительнице, откуда была извлечена графом Алексеем Ивановичем Мусиным-Пушкиным вместе со “Словом о полку Игореве”».

– Выяснили, кто оставил надпись? – спросил Пташников Марка, возбужденно добавив: – Может, сам Мусин-Пушкин?

– Нет, рука не его. Но специалисты утверждают, что надпись сделана в первой половине прошлого века. Кто ее уничтожил и с какой целью – неизвестно. О каком списке «Слова о полку Игореве» говорится – о первом, найденном Мусиным-Пушкиным в Ярославле, или о каком-то другом – тоже непонятно. По предположению специалистов, книга действительно могла быть напечатана Иваном Федоровым – об этом свидетельствуют шрифт и заставки. Но техника исполнения более низкая, чем у Апостола – первой датированной книги Федорова. Так что, по их мнению, Псалтырь могла появиться на свет раньше Апостола. Действительно ли она была напечатана в Троицком монастыре – сказать трудно.

– Столь же сомнительно и второе утверждение – что она хранилась в царской книгохранительнице, – проронил Окладин.

– В пользу этого сомнительного, как вы сказали, утверждения, есть одно неожиданное свидетельство, которое предоставили нам специалисты, изучавшие эту книгу. Если желаете, могу его изложить.

– Мы вас внимательно слушаем, – поторопил Марка краевед, не дожидаясь, что скажет Окладин.

– В первую блокадную зиму 1942 года в Ленинграде от голода умер археограф Николай Николаевич Зарубин – большой знаток древнерусской письменности. После смерти ученого в его бумагах обнаружили два экземпляра машинописной работы, датированной еще 1938 годом, на первой странице был напечатан заголовок: «Библиотека Ивана Грозного и его книги». Оказалось, что этот серьезный ученый, опираясь исключительно на документальные свидетельства, постарался реконструировать состав царской библиотеки.

Я видел, как Пташников покосился на Окладина, но выражение лица историка оставалось невозмутимым.

– Собственно статья занимала сорок страниц текста, а дальше следовали два приложения, – продолжал Марк. – Первое называлось «Алфавитный перечень книг, известных с именем Ивана Грозного», второе – «Анонимная опись библиотеки Ивана Грозного XVI века, открытая профессором Дабеловым». В состав книг, имевшихся у Грозного, были включены книги из семи источников: обнаруженные при