История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - Уильям Стирнс Дэвис

В эту минуту они ведут самый тяжелый бой этой войны с таким героизмом, что я не могу найти слов для его описания. …Я знаю нескольких людей, которые совершили героические подвиги, как, например, те бретонцы, которые всю ночь были в окружении в лесу, а на следующий день сумели послать с почтовым голубем записку, где было сказано: «Вы можете прийти и найти нас. Мы продержимся еще полдня». Из таких людей состоит наша родина, они поддерживают ее существование и продлевают жизнь этой родины, без которой невозможны никакие реформы. Они умирают за идеал, за историю, самую выдающуюся из историй всех цивилизованных народов…

Перед вами – правительство, которое, как я вам сказал, приняло власть не для того, чтобы признать поражение. Пока мы здесь, французы будут оборонять родину до смерти и будут применяться все средства для того, чтобы добиться успеха. «Мы никогда не отступим!» – это приказ правительства. Мы не отступим никогда, ни в какой момент…

Народ Франции выполнил свою задачу. А те, кто пал, пали не напрасно, потому что они сделали историю Франции великой. Живым осталось завершить величественный труд мертвых».

После этого палата подавляющим большинством голосов проголосовала за поддержку правительства Клемансо и этим привела в замешательство пацифистов.

В эти дни говорили, что президент Пуанкаре, когда его спросили, будет ли захват столицы означать конец войны, ответил: «Мы будем сражаться перед Парижем, в Париже и за Парижем». В эти дни Клемансо, по некоторым сведениям, сказал, что войну выиграет тот вождь, который сможет сохранить присутствие духа на пятнадцать минут дольше, чем его противник, и добавил: «Я собираюсь сохранить присутствие духа». В продолжение всех этих дней некоторые самозваные английские и американские «либералы», к своему стыду, настаивали на том, чтобы Франция дала миру мир отказом от своих претензий на Эльзас – Лотарингию. Но люди Третьей республики не смягчали свое требование исправить вред, причиненный в 1871 г., и заявляли, что не уступят Германии в деле, где речь идет «не только о цене победы, но о восстановлении права»[332].

К 11 июня стало очевидно, что продвижение тевтонов вниз по течению Марны пока остановлено. Другие их попытки приблизиться к Парижу с севера были почти безуспешны. Итак, военачальники, премьер-министры и короли в течение долгого месяца напряженно ждали, пока Людендорф сгруппирует свой миллион человеческих единиц для следующего большого наступления; а Фош, который в своих опубликованных большим тиражом теоретических сочинениях был за постоянное наступление и жаркие бои, теперь, казалось, покорно ждал нового удара германской кувалды.

И вот 15 июля произошло то, чего ожидали. Германцы пошли в наступление на фронте длиной 60 миль от Шато-Тьерри на восток до Аргонского леса. Это был еще один из тех ударов гигантского тарана, которые прусское Верховное командование так хорошо умело организовывать. Но на Марне нападающим едва удалось перебросить несколько полков на другой берег, несмотря на упорное сопротивление французов и американцев. Дальше к востоку они медленно и с трудом продвинулись вперед лишь около Реймса. Восточнее Реймса они ударились головами о стену огня и отступили, полностью разгромленные. К ночи 17-го числа они понесли ужасные потери, но едва продвинулись вперед на 1 фут из тех 38 миль, которые еще отделяли их от Парижа. Будь Людендорф действительно мудрым человеком, он бы сообщил своему императору, что нужно начинать переговоры о мире. Он полностью утратил численное преимущество, которое получил благодаря отступничеству России, и не мог надеяться, что организует новое, более грозное наступление[333].

А 18 июля 1918 г. Фош бросил франко-американскую армию против фланга немецких позиций от Шато-Тьерри к северу до Суасона.

Людендорф явно не учитывал в своих расчетах возможность мощного контрудара, применения в наступлении необстрелянных американских солдат и разрешения другим американским частям заменить в резерве французских ветеранов. На значительном участке немецкий фронт просто рассыпался. Когда ценой больших усилий немцы начали стабилизировать его возле рек Эна и Вель, Фош бросил против них реорганизованные в Пикардии английские части (это было 8 августа). С первой июльской атаки три месяца и двадцать четыре дня армии Фоша вели победное наступление. Немцам не удалось нанести ни одного контрудара, который бы дал им хотя бы временный успех. Когда это наступление закончилось, война закончилась тоже.

В ночь 7 ноября 1918 г. возле Ла-Шапели на дороге в Сен-Кантен немецкий трубач подошел к французским позициям и сыграл сигнал «переговоры». За его спиной стояли автомобили с белыми флагами. В них находились делегаты, присланные правительством Германии просить о перемирии маршала Фоша, генералиссимуса государств, объединившихся в союз против Тевтонии. Они встретились с французским военачальником в его штабном вагоне в Ретонде, в 9 часов утра 8 ноября. В этом вагоне он прочел им условия, на которых враги Германии соглашались прекратить кровопролитие. Понадобилось немало времени, чтобы сообщить их в немецкий Генеральный штаб, находившийся в Бельгии, в городе Спа. Однако военное положение тевтонов было таким тяжелым, что они не могли позволить себе спорить из-за мелких подробностей. В 5 часов утра (по парижскому времени) 11 ноября перемирие было подписано. В 11 часов утра артиллерийские орудия, непрерывно гремевшие на Западном фронте более четырех лет и трех месяцев, замолчали: их огонь больше не был нужен.

И в Париже, и в самой маленькой коммуне мужчины, женщины и дети танцевали на улицах. В сенате и в палате депутатов ораторы величавыми фразами предлагали проголосовать за то, что Жорж Клемансо и Фердинанд Фош «имеют большие заслуги перед нацией». В условия перемирия был включен пункт о том, что «захваченная область» Эльзас – Лотарингия должна быть покинута немцами в течение четырнадцати дней.

В Страсбурге нетерпеливые женщины, плача от радости, сшивали из красного, белого и синего лоскутов трехцветный французский флаг.

Когда разбитые немецкие войска мрачно уходили с того маленького клочка Франции, который удерживали до самого перемирия, они оставляли после себя шрам из развалин, который пересекал Фландрию, Пикардию и Шампань. Все контрибуции, которые Франция должна была получать с Германии еще много лет, не могли восстановить и оплатить эти разрушения. Никакая позорная капитуляция врага не могла мгновенно дать французам промышленные изделия вместо увезенных с разграбленных предприятий, возродить задушенную торговлю, вернуть прежнюю красоту обломкам разрушенных ратуш и заброшенным церквям, возвратить былое прославленное великолепие расколотым скульптурам в Реймсе. Никакая расплата не могла снова сделать незапятнанной жизнь десятков тысяч молодых женщин, ставших жертвами солдат вторгшейся армии, и стереть бесчисленные горькие воспоминания о четырех годах ассирийского рабства, которое пережил почти каждый город Северной Франции. Тем более они не могли вернуть к жизни 1 миллион 400 тысяч молодых французов, лежавших в земле своей родины. Они жили бы нормальной счастливой жизнью, если бы порфирородный беглец, живший в Голландии, не решил идти вперед, завоевывая и ради завоеваний.