Далекие Шатры - Мэри Маргарет Кей

Он не стал уточнять, что необходимость возникнет не у него: это и так было понятно. Он обнял Аша и, поскольку сказать больше было нечего, отпустил его. Они еще увидятся сегодня, так как Кака-джи будет провожать своего племянника до границы княжества, но возможности поговорить наедине им уже не представится, да и нужды в этом нет.

Две трети возвращающегося отряда выехали на рассвете с вьючными лошадьми и стали лагерем по другую сторону границы, милях в пяти от нее, ожидая прибытия главных участников похода, чей отъезд наверняка задержат протокольные мероприятия и церемонии. На самом деле отъезд состоялся даже позже, чем ожидал Аш, и солнце уже зашло ко времени, когда пестрая кавалькада достигла границы Бхитхора. Когда Аш повернулся в седле, чтобы в последний раз взглянуть на Кака-джи, при свете факелов он увидел на щеках старика слезы и, вскинув руку для отдания чести, с изумлением обнаружил, что и у него самого глаза увлажнены.

– До свидания, дядя! – пронзительно крикнул Джоти. – До свидания!

Лошади взяли в галоп, и хор голосов, произносящих прощальные слова, потонул в грохоте копыт. Вскоре желтые огни факелов померкли вдали, и они поскакали по равнине, исчерченной серыми полосами лунного света и черными тенями холмов. Глубокая печаль, вероломство и гнетущая атмосфера Бхитхора остались позади, и они снова направлялись на север.

– Если боги будут милостивы к нам, через два дня мы снова сможем спать в своих постелях, – сказал Мулрадж.

– Еще два дня, еще два дня, всего два дня, – пропел Джоти. – Через два дня я въеду в город – в свой собственный город – и вступлю в свой собственный дворец, и все люди будут кричать и приветствовать меня. А потом я стану настоящим махараджей.

– Вы являетесь таковым со дня гибели вашего брата, – уточнил Мулрадж.

– Знаю. Только пока я не чувствую себя махараджей. Но когда вернусь в свое княжество, сразу почувствую. Я собираюсь стать великим правителем. Гораздо лучше Нанду.

– Это не составит труда, – сухо заметил Мулрадж.

«Еще два дня…» – подумал Аш и пожалел, что не может разделить облегчение Мулраджа и энтузиазм Джоти.

Долгое путешествие с юга на север прошло на редкость благополучно. Если учесть нещадную жару, вынуждавшую отряд двигаться лишь ночью, с заката до рассвета, урывая все возможное время для сна в течение знойного дня, они преодолели столь значительное расстояние гораздо быстрее, чем ожидал любой из них, хотя поход стал тяжким испытанием для всех – не в последнюю очередь для лошадей, но главным образом для Махду, который решительно отказался остаться в Бхитхоре, несмотря на преклонный возраст и весьма посредственное владение навыками верховой езды.

Единственным человеком, наслаждавшимся каждой минутой путешествия, был Джоти. Все тревожились за него и волновались, что он не выдержит взятого темпа, но казалось, жара и тяготы похода пошли мальчику только на пользу – до такой степени, что порой рядом с ним, веселым и жизнерадостным, Аш чувствовал себя столетним стариком, хотя в целом он находил удовольствие в обществе и непринужденной болтовне Джоти и с похвальным терпением отвечал на сыпавшиеся градом вопросы. Мальчик избавился от своих страхов, а равно и от лишнего веса, и от нездоровой бледности и стал совсем не похож на испуганного беглеца, которого Биджурам столь хитро подстрекнул к «побегу» из Каридкота. Внимательно наблюдая за ним, Аш пришел к мысли, что жителям Каридкота, вероятно, очень повезло с новым правителем.

Джоти постоянно говорил о скором прибытии в княжество, о торжественном въезде в столицу, очевидно по-прежнему носившую название Гулкот, и строил планы церемоний, которыми будет сопровождаться его официальное провозглашение махараджей. Но чем ближе была цель путешествия, тем яснее Аш сознавал, что сам он нисколько не хочет снова увидеть Гулкот, а тем более – войти в Хава-Махал.

Он никогда не испытывал особого желания вернуться туда, понимая, что этого делать не стоит, пока жива нотч, к тому же он сохранил не самые приятные воспоминания о Гулкоте. Да, первые прожитые в городе годы были счастливыми, но они меркли в памяти рядом с невзгодами, страхами и унижениями последующих лет, проведенных в Хава-Махале. И хотя даже там у него были свои радости, в целом Дворец ветров помнился Ашу тюрьмой, из которой он ускользнул в последнюю минуту, спасая свою жизнь, а Гулкот – городом, откуда они с Ситой бежали под покровом ночи, страшась погони и смерти.

Там не осталось ничего дорогого его сердцу, кроме снежных пиков, к которым он обращал молитвы в прошлом, да воспоминаний о маленькой девочке, в чьей преданной любви он нашел слабое утешение после гибели своего ручного мангуста. Перспектива вернуться туда, причем не когда-нибудь, а именно сейчас, начала вселять в него чувство, похожее на панику. Но у него не было возможности избежать возвращения в Гулкот, так что придется стиснуть зубы и пройти через это испытание. И если Кака-джи прав, утверждая, что прошлое – последнее прибежище неудачников, тогда чем скорее он встретится с ним и возьмет над ним верх, тем лучше.

Плодородные равнины остались позади, и они находились в бесплодной местности – суровом и унылом краю валунов, скалистых гряд и оврагов, где не растет ничего, помимо верблюжьей колючки да сорной травы. Но впереди начинались предгорья, а за предгорьями – горы, теперь явленные взору не в виде смутно различимой темной стены на горизонте, но близкие, голубые, громадные, вздымающиеся над путниками. Иногда знойный, насыщенный пылью ветер приносил запах сосновой хвои, а на рассвете или ближе к вечеру Аш мог разглядеть снежные пики Дур-Хаймы.

В этот край привела его Сита после бегства из Дели в страшный год Восстания. Но в ту пору здесь не было дороги, и Динагундж (тогда Дина) состоял из полудюжины мазанок, сгрудившихся на единственном пятачке ровной земли между каменистыми равнинами и рекой, служившей южной границей Гулкота. Однако, несмотря на суровость окрестной местности, Динагундж ныне превратился в процветающий город. Когда территории Гулкота и Каридарры объединились под правлением отца Лалджи, правительство прислало британского резидента в качестве советника его высочества по финансовым и политическим вопросам, а затем проложило через бесплодные земли дорогу и навело понтонный мост через реку. Строительство дороги принесло благоденствие немногочисленным жителям Дины, которые увидели, как их крохотная деревушка разрастается до города немалых размеров. Оглядываясь вокруг, Аш уже не удивлялся тому, что прошлой осенью не узнал окраин Гулкота, когда проезжал по этой широкой торной дороге, направляясь в Динагундж, чтобы принять командование над свадебным кортежем из княжества с незнакомым названием, – тогда горы скрывались за пеленой тумана и облаками.

Сегодня в первый раз со времени отъезда из Бхитхора они снялись с лагеря не на закате, а на рассвете и совершали переход при свете дня. В полдень термометр по-прежнему показывал тридцать девять градусов, но прошлая ночь была приятно прохладной, и теперь до Динагунджа оставалось всего ничего. Они могли бы достичь города до полуночи, но единодушно решили не торопиться. Как только стемнело, встали лагерем и впервые за много дней спали при свете звезд.