Viva la Mésalliance, или Слава Мезальянсу - Игорь Давыдов

Лишь оказавшись у дверей самоучка осознал, что желания ослепили его разум.

Какой смысл был торопиться? Будний день ведь. Сам же отчитывал только что тройняшек за прогул. А школьники, всё же, покидают школы раньше, чем это делают люди, обременённые трудовыми обязанностями. Даже такие, как отец.

Быть может ещё в понедельник имелся какой-то шанс найти того «болеющим» дома. Но со вторника по пятницу он стабильно находился на работе. Всё же, при всех своих недостатках, мужчина умудрялся удерживаться за источник, пусть небольших, но стабильных доходов. И тут уж не важно, каким образом: за счёт знакомств ли, за счёт наработанного годами навыка ли.

Но сейчас и это не имело значения. Больше не имело.

Резкое исчезновение в конце маршрута добычи, которую хищническая натура Меца желала сцапать, сильно ударила по настроению. Молодой человек ощутил, как мышцы теряют тонус, как сердце начинает медленней стучать. Казалось, будто бы все силы просто высосали. Но лишь казалось. Пан Праведный отлично понимал, что организм банально решил сэкономить силы, которые обязательно потребуются попозже. Но мозг, после управления телом бодрым, лёгким, идеально реагирующим на малейшие импульсы и команды, столкнувшись с чем-то настолько неуклюжим, слабым и тряпичным, интерпретировал ситуацию вполне конкретным способом.

Остановившись перед дверью, Мец пошарил в кармане, но затем вспомнил, что ключей у него нет. Попортились в кислоте тараканобогомола. Можно было бы постучать или позвонить в дверь. Но поступать так, когда дома имеется младенец — просто подлость по отношению к матери.

Молодой человек обернулся через плечо.

— Кто-нибудь может открыть дверь?

Девочки замотали головами. Все, как одна.

— Папа ключи у нас забрал. «Нечего», говорит, «девкам с ключами шастать, будто их дома никто не ждёт», — проворчала Сарка. — Я попыталась их умыкнуть, за что и огребла бы, если бы Даска не влезла.

Мец задумался.

— Ладно… чего тогда нам дома делать? Там всё равно надо на цыпочках ходить, — он повернулся к тройняшкам и демонстративно потёр руки. — Ну что, кто хочет дукатовых булочек?

— Я! — весело вскинули кулачки сестрички, но, увидев, как братец злобно на них зыкнул и старательно зашипел, приложив палец к губам, скуксились и тихонечко пропищали. — В смысле… я-я-я-я…

— Будут вам булочки. Там же я с вашими синяками разберусь.

2.

Дукатовые булочки…

Многие обитатели Праги, с точки зрения Меца, уделяют им непозволительно мало внимания. Словно бы у богемийцев имелись какие-то комплексы относительно всего «своего». Хотя, казалось бы, страна добилась многого. До сих пор выступала региональным лидером, а уж в компьютерных технологиях как далеко забежала вперёд. Но, нет, многим хотелось чего-то «чужого». Тех же гиросов, придуманных заметно южней. «Своё» богемийцам часто казалось «простоватым» или «серым».

Мец этой точки зрения не разделял. Он любил «своё». И считал, что «своим» надо гордиться. Просто сам он, будучи попаданцем, нёс собой ещё и старое «своё». Ниппонское. Но он понимал, что его старый Ниппон отличается от форгерийского Ниппона. Даже внешне они были не похожи друг на друга.

Но сейчас пан Праведный был богемийцем. И он любил местное «своё». Он был патриотом. Не патриотом какой-то конкретной страны. Он просто был патриотом. Потому и почитал не гиросы или бургеры, а кнедлики и дукатовые булочки.

Мягенькие, воздушные крохотулечки. Мец полюбил их ещё ребёнком, когда впервые взял их ещё непослушными ручками и вдруг понял, что угощение оказалось по размерам «в самый раз». Берёшь их, и даже как-то себя взрослым ощущаешь.

Для пана Праведного дукатовые булочки навечно стали символом детства и материнской любви. Он считал, что их можно есть только тёплыми. Хотя бы в микроволновке подогретыми. Потому что холодная булочка лишалась важной части своего очарования.

Дукатовая булочка обязана греть руки. Это своего рода напоминание о материнской заботе. О душевном тепле.

Впервые Мец попробовал эти булочки без каких-либо добавок. И не важно, что их было принято подавать именно что с заварным кремом: из сливок или смеси молока со сливками. Матушка впервые угостила его булочками без заправки. И с тех пор он даже в кафе требовал, чтобы его порцию подавали именно так. Без крема. И настолько горячими, насколько это возможно.

Разумеется, тройняшкам он не запрещал заказывать угощение «как положено». Или даже заправленное джемом. Или даже шоколадно-карамельным топпингом! Лишь бы булочки были горячими. Это было единственное требование Меца. А если оно не выполнялось, брат недовольно хмурился. И эту хмурость девочки предпочитали не провоцировать, несмотря на то, что сами порой любили пораздражать бывшего самурая.

Просто хмурость разная бывает. Забавная и нет.

То была хмурость отнюдь не забавная. Грустная. Печальная. Разочарованная.

И девочкам сия хмурость не нравилась. Они предпочитали её избегать, уступая в малом. Однако когда брат хмурился из-за того, что тройняшки в очередной раз подрались, тут же вставали в защитную позу. И тут уже отступать приходилось брату.

Мец понимал, что доверие мелких слишком хрупко. И не стоило испытывать его на прочность лишний раз. Для них семейные связи не столь значимы, как для него.

Тройняшки безоговорочно преданы были лишь друг другу. Все остальные могли предать. Их предавал отец. Неумение матери их защитить тоже попахивало предательством. И даже отчуждённость Ростинки они почувствовали намного раньше Меца. И когда Мец последовал за ней, тройняшки уже исподволь стали готовиться к тому, что рано или поздно братец перестанет их защищать.

Теперь доверие малышек, пошатнувшееся из-за того, сколь слепо молодой человек следовал за их старшей сестрицей, стоило бы укрепить. «Подмазать».

И Мец очень боялся момента, когда девочки узнают о том, что Ростинка решила их оставить во имя собственных устремлений. И братцу придётся постараться, чтобы отмыться от подозрений.

Но это всё будет потом. А пока они сидели в оформленном под богемийскую старину кафе. С тяжёлыми деревянными столами и лавками. В стиле средневековой таверны. С официантками в ярких национальных платьях и с волосами, заплетёнными в косы. У тех девушек, конечно, у которых имелось, что в косы заплетать.

Сидели в кафе и кушали булочки, запивая их, кто малиновкой, кто горячим фруктовым морсом, а кто — в частности, Мец и Даска, — кофолой. И правда, зачем нужна кола, если есть кофола? Молодого человека, правда, смущало содержание кофеина в этом напитке, что, вроде как, делало его не лучшим выбором для младших сестричек. Но Даске что-то запрещать было бесполезно. Куда больше смысла имелось в том, чтобы объяснить, отчего же это плохо. Но никто в Богемии не огораживал детишек от наслаждения вкусом этой смеси подслащенных лекарственных трав, что и служило железобетонным аргументом против любых возражений брата.