Временные трудности - Панфилов

Шицзян распахнул двери и зашёл внутрь. Ксинг осмотрелся по сторонам и удивлённо распахнул глаза. В зале, ярко освещённом множеством светильников ци находилось множество загадочных и старинных предметов. Мечи, доспехи, флаги, обломки каких-то машин, свитки и книги.

— Дворцовое хранилище реликвий! — пояснил мастер Шицзян. — К примеру, вот Облачный Меч второго Императора, вот — парадный доспех Яшмового Генерала, вот тут — штандарт Неукротимого Дракона…

Ксинг являлся великим почитателем знаменитого полководца и уже было кинулся смотреть на штандарт, как новые слова мастера Шинцзяна полностью завладели его вниманием.

— А вот и знаменитая рукопись твоего уважаемого наставника.

Сама мысль, что мерзкая писанина негодяя-учителя оказалась здесь, во дворце Императора, наполнила сердце отчаянием. Ксинг словно зачарованный подошёл к мастеру Шицзяну и опустил взгляд на широкий постамент, на котором лежала грубая книга из жёлтоватых разрозненных листов бумаги. Глаза Ксинга расширились, и он потерял дар речи.

— Теперь ты понимаешь, сколь глупо было скрывать имя учителя? — усмехнулся Шицзян. — Но я прекрасно понимаю и тебя, и остальных жителей Дуозця. Если бы столь великий человек о чём-то попросил меня, я бы тоже говорил, что камни мягкие, вода сухая, а яркое пламя феникса морозит, словно зимняя буря.

Ксинг ничего не ответил, а лишь раз за разом перечитывал одну и ту же надпись: «Простые тренировки для каждого и на каждый день». Сверху обложки размашистыми и острыми, словно удары клинка штрихами было написано одно-единственное короткое имя: «Фенг».

— Признаться, найти такое сокровище в отдалённой деревне — истинная удача, ниспосланная самими Двенадцатью Богами! Мы не знаем, в какой исторический период столь великий человек был генералом, не уверены даже, что это его настоящее имя. Но такие глубокие познания в культивации ци, такие яркие озарения, такой гладкий слог и столь глубокие полные мудрости высказывания указывают, что он прожил на свете не меньше десятка больших циклов. Даже я, читая эту книгу, чувствовал себя несмышлёным ребёнком, который бессмысленно потратил сотню лет, культивируя неправильно. А посмотри на эти иероглифы! Сколь велико его искусство, сколь полны силы и решительности эти движения кисти! Даже последний глупец не поверит, что это рука ребёнка!

Ксинг молчал. Его мир перевернулся, он чувствовал, что какая-то невидимая сила рвётся из его сердца, но никак не мог ухватить это ощущение.

— Селяне показали нам скелеты демонических зверей, убитых генералом Фенгом. Даже наконечник копья, который он сковал. И скажу я тебе, убить Рогатого Демонического Степного Волка с его неуязвимой для оружия и техник шкурой — непосильная задача даже для мастера. Ну а такой подводной твари я не видел последнюю сотню лет. И копьё! Казалось бы, обычное железо, но сделано столь искусно, что смогло выдержать даже не просто могучую ци генерала, а — вот, видишь эти следы на металле? — Молнию: сдвоенный элемент, которыми способны овладеть не все мастера даже после дюжин и дюжин лет безуспешных попыток. Ещё я видел надпись на входе в деревню, чувствовал в дереве остатки ци! На столь тонкую работу неспособны даже столичные краснодеревщики!

Чувство какой-то непонятной мысли, которую он вот-вот должен ухватить, стало невыносимым. Ксинг тихо прохрипел:

— Надписи!

— Ах да, надписи! Рукопись полна глубочайшей мудрости, причём касающейся не только культивации и боевых искусств. Прочитав эту рукопись, мы смогли немного приподнять завесу над тайной загадочной личности генерала Фенга. Высказывания его столь глубоки, что нам понадобилось немало времени, чтобы распознать их истинный смысл. После того, как Сын Неба прочитал эту рукопись, он отдал распоряжение считать её одной из Шести Дюжин Небесных Сокровищ, теперь её копии находятся в каждой достаточно крупной имперской библиотеке. Многие образцы этой мудрости Император распорядился вывесить во дворце. Моё любимое: «Жизнь — это бесконечное сражение, и человек должен каждый день побеждать самого себя», оно лучше всего характеризует сложный и многогранный характер генерала, его стремление к самосовершенствованию и к преодолению пределов.

Ксинг застыл на месте. Мысли, роящиеся водоворотом, словно разом взорвались в голове.

— Я… я… я должен срочно идти! — прохрипел он. — Я не знаю… Не знаю почему… Но должен…

— У тебя случилось озарение, — пояснил Шицзян. — Цени и лелей это чувство, не пытайся ему сопротивляться или подавлять. Это одно из самых ценных событий в жизни мастера ци, и его нельзя упустить. Иди, Ксинг, ты должен быть там, куда зовёт твоё сердце. Ни о чём не беспокойся, я обо всём позабочусь.

Ксинг успел лишь коротко кивнуть, как сорвался с места и побежал. Он не помнил, как добежал до покоев, как сорвал с себя дворцовые одеяния, как надел костюм из кожи саламандры, натянул ботинки и подхватил цеп. Он выбежал из дворца и помчался улицами Столицы, иногда взмывая в воздух и перепрыгивая здания.

У него действительно случилось озарение, он осознал одну-единственную, но очень важную вещь. Учителя он превзошёл! Возможно, не в силе, но сила теперь не имела ни малейшего значения. О деяниях Ксинга слагали легенды, цитаты висели в Нефритовом Дворце и являлись национальным достоянием, книга, написанная им в детстве, заняла почётное место в каждой имперской библиотеке. Демоны, грызшие его сердце почти полторы дюжины лет, оказались мелкими безобидными пылинками, которых сдул порыв весеннего ветра.

— Мне и не нужно становиться таким, как ты, — громко сказал Ксинг невидимому негодяю-учителю, процитировав любимого героя. — Я и так хорош!

☯☯☯

Ксинг не стал лететь на цепе или доставать из браслета «Жаворонок». Он просто бежал, как бежал когда-то, покинув родную деревню. Бежал по мощёным центральным дорогам, сворачивал на узкие лесные тропки, перепрыгивал небольшие горы и ущелья. Он чувствовал на своей душе ни с чем не сравнимое чувство свободы, ведь теперь его не тяготили никакие обязательства и не гнала недостижимая цель. Впервые за много лет ему было наплевать кто он — икринка, живущая в болоте, яркая юркая рыбёшка или же почтенный карп, увидавший водопад, увенчанный драконьими вратами. Теперь он мог просто жить, наслаждаясь каждым днём, каждым лучиком солнца и каждой капелькой культивируемой ци.

Теперь он больше не злился ни на родителей, ни на учителя, ни на духов предков. Да, он всё ещё тосковал по Мэй, но ясность мыслей, дарованная озарением, подсказывала, что эта светлая тоска останется с ним на всю оставшуюся жизнь, ничуть не мешая любить остальных своих женщин. И прежде чем отправиться к Шадии в Ахрибад, а потом в Могао на встречу с Альмирах, где немного погостить у весёлых Сюэ и Пэйпэй или проведать страдающую вдову Сифэн, ему хотелось только одного: посетить руины дома