Дитя Всех святых: Перстень с волком - Жан-Франсуа Намьяс

— Адам, я вручаю тебе этот меч, чтобы ты сражался во имя Господа. У твоего оружия два лезвия: одно должно разить богатого, который притесняет бедного, другое должно разить сильного, который притесняет слабого.

Она, и только она одна, знала, что Адам поклялся не использовать никакого другого оружия, кроме булавы, которая убила Шарля де Вивре. Она, и только она одна, знала, какую битву им предстоит вести вместе…

Недели, последовавшие за этими событиями, впервые за все время супружества дали им поводы для досады. Первый и самый главный касался именно Лилит. Вот уже два года, как они были вместе, но Лилит никак не могла забеременеть. Приходилось признать очевидное: она бесплодна.

Второй причиной стала связь Адама и Изабо. Теперь, когда он добился всего, чего хотел, любовь королевы начала тяготить и самого Адама, и его верную спутницу… Впрочем, события, которые как раз в данный момент происходили в Париже, вскорости должны были изменить все.

***

В субботу 28 мая 1418 года Пьер Леклер, торговец железными изделиями, отправился спать в обычное время, и никакие предчувствия не терзали его. Пьер Леклер, старшина квартала Пти-Пон, владел, по праву своей должности, ключами от ворот Сен-Жермен и каждую ночь клал их под подушку. Его дом тщательно запирался; сам он спал на втором этаже, а его сын Перрине — на первом, прямо в лавке; кто мог бы отнять у него его сокровище?

Но опасность пришла не снаружи, а изнутри. Перрине Леклер, восемнадцатилетний малый весьма буйного нрава, накануне повздорил в кабаке с компанией солдат, на рукавах которых красовались белые ленты арманьяков. Другой тотчас забыл бы о стычке, но Перрине был довольно злопамятен. Арманьяки оскорбили его? Арманьяки задали ему взбучку? А коли так, значит, следует сдать Париж бургундцам!

Он дождался, когда совсем стемнеет, поднялся в отцовскую спальню, убедился, что тот спокойно храпит, сунул руку под подушку, вытащил ключи и быстро вышел.

К счастью для себя и к несчастью для арманьяков, по пути он не встретил ни одного патруля, без всяких помех добрался до ворот Сен-Жермен и отпер их.

Его поступку сопутствовала невероятная череда случайностей. В этот самый момент по ту сторону крепостных ворот небольшая группа бургундцев под командованием Жана де Вилье, капитана де Лиль-Адана, совершала свой обычный обход. То, что они увидели, походило на галлюцинацию, но нет: ворота действительно открывались.

Они стремглав понеслись к своим, чтобы предупредить их, и вскоре бургундцы вихрем ворвались в Париж, будя горожан криками: «Бургундия, вперед!», «Слава Бургундии и королю!»

Застигнутым врасплох арманьякам только и оставалось, что спасаться бегством, но враги тотчас же принялись преследовать их. Старательнее всего искали двоих: Танги дю Шателя, ненавистного парижского прево, и, разумеется, самого Бернара д'Арманьяка. Но настало утро, а этих двоих все никак не могли отыскать.

Внезапно поднятый с постели, Бернар д'Арманьяк прихватил золото и выскочил на улицу. Он решил спрятаться напротив дворца, у кабатчика с улицы Сент-Поль, которого граф давно знал как человека, преданного их делу. Золото и политические симпатии вполне убедили торговца, и он согласился спрятать беглеца в своем погребе. Там, за грудой винных бочек, имелась довольно большая ниша, которая могла сойти за комнату. Бернар д'Арманьяк укрылся там с запасом провианта, решив отсидеться столько времени, сколько понадобится…

Что касается Танги дю Шателя, то он никуда не прятался. Чувство долга оказалось сильнее, чем забота о себе самом. Прево беспокоился лишь об одном человеке — о дофине Карле. Если дофин и останется жив, то будет лишь жалкой игрушкой в руках своих врагов. Кто знает, впрочем, не захотят ли они просто-напросто избавиться от него, чтобы освободить место для Изабо?

Прево вбежал в комнату, где находился наследник трона, велел ему быстро одеться, и они пустились в бега с небольшой группой сторонников. Утром они уже были в полной безопасности в Мелене.

Это не помешало всеобщему ликованию, которое разразилось в стане бургундцев и среди парижан, которые приняли захватчиков как спасителей. В одно мгновение исчезли белые повязки, и каждый выставил напоказ андреевский крест. Этот символ царил в столице, в то время как повсюду шли аресты арманьяков, а их дома подвергались разграблению.

Дабы вознаградить себя за столь блистательно проведенную акцию, Вилье де Лиль-Адан выразил свое почтение Карлу VI от лица своего повелителя герцога. Король принял капитана бургундцев весьма благосклонно и в хорошем настроении, точно так же, как накануне принимал Бернара д'Арманьяка, и заверил его, что всем доволен.

Иоанн Бесстрашный узнал новость в тот же самый день от своих посланников, примчавшихся к нему быстрее молнии. Он выразил радость, что, впрочем, было вполне естественно, но решил отсрочить свое вступление в Париж. Герцог предвидел волнения, которые могут произойти в ближайшие дни, и решил пока не вмешиваться и переждать.

Он не ошибся в своих расчетах. 1 июня дофин и его сторонники предприняли контратаку. Пятнадцать сотен человек ворвались через ворота Сент-Антуан под прикрытием пушек Бастилии, которая так и не пала. Стычка с бургундцами произошла чуть дальше, на площади Бодир, и была чрезвычайно жестокой и кровопролитной, но атакующих все-таки отбросили назад…

В воскресенье 12 июня парижанам стало известно, что дофин Карл, непримиримый враг бургундцев, нашел пристанище на юге Луары и сформировал свое собственное правительство, в которое, в частности, вошел Танги дю Шатель. Эта новость привела их в неописуемую ярость. Они атаковали тюрьмы и уничтожили всех, кто там находился. К вечеру число жертв перевалило за тысячу.

Эта вспышка насилия имела одно неожиданное последствие: кабатчик с улицы Сен-Поль испугался и предпочел выдать человека, которого скрывал. Бернар д'Арманьяк был бесцеремонно извлечен из своего укрытия и препровожден в Шатле. Если он и не был убит на месте, так это лишь потому, что в скором времени его должны были судить. Впрочем, относительно своей дальнейшей судьбы он не имел ни малейших иллюзий.

***

8 июля Иоанн Бесстрашный, наконец, решил, что настал час вступить в столицу, и покинул Труа в сопровождении многочисленного эскорта. Шесть дней спустя, то есть 14 июля, в День святого Бонавентуры, он прибыл в Париж.

Население города высыпало на улицы, чтобы приветствовать появление герцога Бургундского. Люди повсюду демонстрировали свою радость. Многочисленность герцогского кортежа лишь увеличивала энтузиазм парижан.

А в столицу вступала настоящая армия: три с половиной тысячи рыцарей и пятнадцать сотен лучников сопровождали герцога и Изабо Баварскую, весьма удивленную всеми этими приветственными возгласами.

Адам находился в арьергарде. Впервые в жизни он надел доспехи, а на груди висел щит с черно-красным гербом. Лилит ехала с ним рядом, сидя в седле боком, как амазонка. Ее грудь также украшал щит: на красном поле черные слезы; та, которая отныне звалась госпожой де Сомбреном, желала по-прежнему оставаться «дамой слез».