Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода

Почему ж и ты не подражаешь мудрым? Лишен ты, например, гражданской ли должности? Чего же тужишь? Теперь станешь жить, сам для себя трудясь. Лишился ли ты милости у вельможи? Так освободишься опасных комиссий[317]. Утрудился ли уже, отправляя оные? Возвеселись же награде. Какой? Добрая, по пословице, слава лучше мягкого пирога. Житейские ли твои интересы расстроила клеветливая зависть? Отвергни же житейскую печаль, а начни пектись о Господе. Многое воистину утешение сердцу – взирать на великих мужей, равно с нами пострадавших, но ведь равнодушно. Досадно ли тебе, что твоя жена неплодна? Взгляни же на царей римских. Ни один из них не имел наследником сына. Досадна ли нищета? Кому же лучше подражать из римлян, как Фабрицию[318], нищеты любителю? Или главе всех своих земляков Эпаминонде[319]? Не верна ли тебе твоя супруга? Создатель Дельфийского храма, царь Акид, тоже пострадал. И сие света славы его не помрачило. Так же философа [Стильпона][320] нецеломудрая его дочь не помешала отцовскому спокойствию. А порицателям своим отвечал, что зло сие отца не касается. Кто-де око потерял, тот же сам и слеп. Чей грех есть, тому и несчастие, а не другому. А прочие не только своих любезных несчастием, но и злобою своих врагов беспокоятся. Ведь зависть, ненависть, клевета, памятозлобие сами себя жгут и съедают. И на сих самоубийц не негодует, но сожалеет благоразумный, а безразумный мучится. Не только же соседние свары, но и служительская неисправность беспокоит его. Друг, всем и тебе велит меня обличить дружба. Ты подобен врачам, они горькое горьким, а ты грех грехом врачуешь. Беснуюся на служительские погрешности. Сие разуму не есть согласно. Нигде вы не увидите, дабы к добрым служителям не были примешаны и злые; а на все их погрешности разгорятся: и должности вашей неприлично, и спокойствию вредно. В поправке погрешностей будь подобен медикам. Они больному вырывают зуб без дальнего возмущения. Исправляйте их с равнодушием. Тогда их неисправность душу вашу не возмутит. И песий обычай на все лаять в сердце твое не войдет. Самых мелочных ошибок не оставляя без наказания и гнева, приведешь сердце твое в такой обычай, что оно сделается смердящею лужею, всякую стечь, всякие досады в себя приемлющею.

Философия и в собственном и в чужом несчастии не жалостью съедать себя, но врачевать советует. Как же не противно разуму беситься и мучиться тем, что не все те добрые и вежливы, с коими нам жить довелось? Любезный мой Ириней, горазд внемли! Не ревность ли и самолюбие гнездятся в сердце нашем, на чужие грехи беснованием завешанные. Ибо из самолюбия рождается горячность в делах, из горячности – нравность и вспыльчивость, ярящаяся на самую малую неисправность. Будто чрез нее дурное случилось или нечто доброе не досталось. Добросердый же человек все равнодушно приемлет, без огорчения и кротчайше со всеми обходится. Итак, разжевать сие надобно хорошенько. Вот как! Лихорадке всякая пища противна, а здравому все приятно. Не видишь ли, что не виновато дело, но тело? Так точно и болящее сердце тем возмущается, что благодушному бывает забавою. Впрочем, много спокойствию помогает, кто отвращает мысль от того, что беспокоит, а обращает к тому, что увеселяет, так как отвращает взор наш на зеленые луга, если его солнечное сияние беспокоит.

А кто погружает сердечное око в случившееся ему несчастие, тот подобен ведьме, которая все в чужом доме видит, а в своем слепа. Подобен и цирюльничьим банкам, самую дурную кровь из тела высасывающим. Подобен и трактирщику, распродавшему доброе вино, а сам испивает дрожжи. «Скажи, что делает твой господин?» – спросили раба его. А раб отвечал: «Посреди добра за бедою гонится». Общий есть обычай в людях: минув забаву, в печали погружаются. Не таков был Аристипп[321]. Он потерял грунтик, земелькою утешал себя остальною и некоему лицемерно сожалеющему сказал: «Если сожалеешь, сожалей о себе – не обо мне. Ибо у тебя един только есть грунтик, а у меня еще три осталось». Отнять у мальчика игрушку – плачет, бесится и все прочие игрушки бросает. Так и сердце неразумное, в одном чем-либо соблазнившись, все свои прочие утехи отвергает. Да чем же нам в печали и в скорбях утешиться? Отвечаю: слава тебе Господи, а чего же у нас нет? Одному дал Бог чин, другому – дом, третьему – жену, иному дал доброго друга… Некий мудрец, умирая, благодарил Бога за все его в жизни благодеяния, не забыл же и малого сего, что он из Киликийской страны благополучно морем приехал в Афины. Колико способствует спокойствию благодарность! Должно же чувствовать с радостью и самые простые сии Божии благодеяния, а именно: что мы живы, что здоровы, что солнце нас освещает, что мирное, а не военное время, что не слышно нигде бунтов, что земледелы спокойно пашут, что купечеству пути земной и морской открыты, что, наконец, волю имеем говорить, молчать, дела делать, покоиться…

Сим благоденствием наслаждаться можем с благодарностью, если почаще взирать станем на людей, лишенных оного.

Например, коль вожделенное здравие недужным? Коль нежеланный мир странам, обремененным войною? А глупость в то уже время познает добра своего цену, когда потеряет,, имея, не наслаждается, а потерял – мучится. Будто оно в то время драгоценным стало, когда из рук их упало. Но все почти мы, на чужое засмотревшись счастие, будто на красавицу, в собственной жизни нашей, многими выгодами одаренной, слепотствуем купно, и своим не наслаждаясь, и завистью съедаясь. Вельми же пособляем сердцу нашему тогда, когда на выгоды собственной нашей жизни взираем. По крайней мере да не равняем нас с превосшедшими нас. Сим-то пороком весь мир страждет. А вот страдания цепь: колодник завидует испущенному из темницы; испущенный – тому, кто некрестьянин, некрестьянин же – гражданину; гражданин – богачу; богачи – вельможам; вельможи – царям; цари – Вселенною владеющему Богу, почти молнию и гром себе из рук его вырвать жаждущие. Вот мудрый глас:

А несмысленный галат, находясь в чести у своих граждан, неусыпаемым снедается червием о том, что он не сенатор, а хотя сенатор, но не из первых; хотя же из первых, но не председатель; пусть и председатель, но не так славен, как прежний. Не сие ли есть умышленно разжигать ропот на Бога? И самоизвольно адским пламенем жечь свое сердце и мучить? Не делает сего здравия и мирная душа. Она высшим себе не завидует, но хвалится и благодарит Бога за состояние своей жизни, в которой бесчисленное множество людей рады бы жить, если бы дано было им свыше. Не борись с сильнейшим тебя и не равняйся с высшим тебя. Борись со слабейшими тебя и оглянься, коль многое множество ниже тебя и ревнуют твоему счастию! Смотри ж теперь, как только зазеваешься на вельможу, сидящего в карете или в портшезе[322]. Тогда ж опусти маленько взор твой и на везущих или на несущих его, а когда горний монарший престол блаженным тебе мечтается, тогда ж обрати око твое и на бессчетное множество рабов каторжных и вспомни, коль бы они от Бога желали иметь счастия твоего хотя половину. Куда! «Все дорого в Афинах!» – сказал друг Сократов. А Сократ: «Дорого-де подлинно для роскошно живущих, но, слава Богу, для воздержных все дешево. Хлеб, маслины, простая одежда – все сие недорого». Подобно и мы, если кто нас порицает нищетою и подлостью, в ответ скажем следующее: «Слава тебе, Господи, довольно мы богаты, когда не бродим по миру и когда хлеб наш едим не в каторжном поте». Прочее, понеже столь мы растлили сердце наше, что не можем не ревновать и не завидовать чужому счастию. Того ради, зевая на высших тебя, не потопляй очей твоих во едину украшенную их маску и благообразную завесу, но проницай сердечным тут же оком твоим во внутренность завесы: проводишь, что сии их повапленные – ширма и червь, и моль, и многие закрывают горести за собою. Афинский штатгальтер Питтакос[323]мудростью, правдою, храбростью – ей! царственный муж, но сварливой и упрямой супруге своей был рабом. Бесчисленные досады и грусти под позлащенными крышами и в красных углах кроются, а слеп народ не проводит и посему-то завидует. Коль завидна для него царская блистательная руга! Ибо зрит на лицо, а не зрит на сердце. Вот такие-то размышления умерщвляют змиину зависть и рождают свет находить удовольствие в собственной нашей жизни.