Короли Вероны - Дэвид Бликст

Джаноцца отступила на шаг — лишь для того, чтобы вскрикнуть от боли.

— Ой! Моя нога!

Антонио тотчас размяк и бережно усадил девушку на землю. Когда он встал на колени рядом с ней, она спросила:

— Антонио, чего в твоем поведении больше — любви или уязвленной гордости?

Он дышал тяжело, с надрывом.

— Ты не понимаешь.

Дыхание Джаноццы, напротив, было легким, неслышным на фоне шумов, вырывающихся из груди Антонио. Молодые люди почти касались друг друга. Поцелуй оказался самым мягким и нежным из когда-либо полученных Джаноццей. То был почти благоговейный поцелуй, как будто Антонио боялся оскорбить девушку.

— Я хочу тебя, — прошептал он ей на ухо. — Я люблю тебя, Джулия.

Джаноцца отпрянула.

— Джулия? — Ее так никто не называл.

— Ты моя Джулия. Мой идеал. — Он снова потянулся к ее губам. Второй поцелуй был более страстным, и Джаноцца неожиданно для себя на него ответила. Ах, какое блаженство! Какое счастье! Она была…

Франческой. Да, они с Антонио — Франческа и Паоло, прелюбодеи. Любовники, обреченные на вечные муки. Она вырвалась и с ужасом воззрилась на Антонио.

— Нет! Это не… Нет, Антонио. Послушай меня. Мы… мы должны стать друзьями. Друзьями, и только.

— И только? Вот как ты заговорила! — Антонио нахмурился, в голосе послышался металл. — Значит, для тебя это игра! А я не шучу: кроме тебя, мне ничего в жизни не надо! Ты для меня все!

Джаноцца отодвинулась. Антонио целую секунду смотрел ей в глаза. Затем закричал:

— Проклятье! Почему все всегда только ему?.. Ладно, пусть и это забирает!

Выхватив серебряный кинжал, Антонио подался к Джаноцце. Слезы текли по его щекам.

Что он собирался сделать, Джаноцца так и не узнала, сколько ни думала об их встрече после. Она не сомневалась: Антонио никогда не причинит ей зла — или уверила себя в этом. Значит, он хотел отдать ей кинжал? Или убить себя у нее на глазах?

Что бы ни задумал Антонио, Джаноццу от его действий спас топот копыт. Антония наткнулась на разъезд во главе с Бенвенито.

Джаноцца воззрилась на Антонио, который не сводил с нее глаз. Затем он отвернулся.

— Джаноцца! — позвала Антония. — Ты цела?

Антонио не ушел, пока не убедился, что Джаноцца в безопасности; потом взгромоздился на коня и поскакал прочь. Джаноцца смотрела ему вслед. Незадолго до того, как Антонио скрылся из виду, пальцы его разжались, и из огромной пятерни, облаченной в перчатку, выпал серебряный кинжал и вонзился в размокшую землю.

Антония уже хлопотала вокруг Джаноццы.

— Скажи, что случилось?

— Я все окончательно испортила! Испортила! Я просила его не убивать… мне казалось, что он слушает, что он любит меня достаточно сильно, чтобы слушать…

Антония только вздохнула.

— А на что ты рассчитывала? Ты думала, стоит сыграть свою роль как надо, и все образуется? Это тебе не пьеса и не стихотворение.

Джаноцца заплакала. Ее уговорили усесться в седло. До самого замка Монтекки она повторяла, словно в бреду:

— Все должно было произойти не так.

Сидящие в пещере услышали стук копыт. В первый момент Патино осклабился:

— Извините, сир Алагьери, боюсь, граф не даст вам выйти отсюда живым. Ну, разве что как следует попросите…

Однако вскоре стало ясно, что скачет не одна лошадь. Лошадей было как минимум четыре.

— Разве граф собирался приехать с друзьями? — съязвил Пьетро.

— Может, он взял с собой несколько падуанских солдат, — неуверенно предположил Патино.

— Видимо, для того, чтобы они его прикончили, как только узнают, что нападение на Виченцу было затеяно ради похищения одного ребенка.

Момент наконец настал. Пьетро поднялся. Патино тотчас вскочил на ноги и за шиворот поднял Ческо.

— Только попробуй!

— Знаешь, что мне пришло в голову? Что граф попал в плен и в обмен на свою жизнь выдал тебя. — Пьетро протянул руку. — Сдавайся, и я не дам людям Кангранде тебя повесить. — В то же время Пьетро незаметно двигал левую ногу к полуобугленной ветке. Меркурио следил за ним широко раскрытыми глазами; бока его ходили тяжело, однако дышал он почти неслышно.

Патино обвел пещеру диким взором, но, обнаружив, что топот копыт удаляется, усмехнулся. Пьетро снова увидел жалкую пародию на улыбку Кангранде.

— Значит, не дашь им вздернуть меня? Какое благородство. Но знаешь, кажется, пришло время с тобой разделаться. Не будем ждать графа.

И Патино взмахнул ножом.

«Сейчас или никогда».

Пьетро нагнулся, словно защищаясь от удара. Следующий шаг ему предстояло сделать босыми ногами — о, Патино это дорого обойдется. Если, конечно, Пьетро выживет.

Пьетро шагнул в костер. Пяткой поддав ветку, он швырнул ее в Патино. Тот инстинктивно поднял руки, заслоняя лицо.

Ческо упал на землю и откатился от своего мучителя. Ругаясь на чем свет стоит, Патино ухватил пальцами воздух. Он все еще держал в руке нож; его-то Патино и занес, чтобы ударить Пьетро. Противников разделял костер.

Увидев, что медлить нельзя, Пьетро крикнул:

— Меркурио! Взять!

Борзой пес выпрыгнул из лужи собственной крови и метнулся через огонь. Длинные челюсти сомкнулись на левой руке Патино. Брызнула кровь. Мерзавец взвыл. Тяжелый, крупный пес тянул его к земле, крепче сжимая страшные клыки и приглушенно рыча.

Патино вонзил длинный тонкий кинжал псу прямо в глаз. Челюсти Меркурио разжались, и он рухнул на землю, не издав более ни звука.

— Меркурио! — раздался из темноты жалобный голосок.

Пьетро, подняв меч, бросился к Патино. Пока он огибал костер, Патино извлек кинжал из тела собаки и нацелился Пьетро в лицо. Пьетро закрылся рукой; удар пришелся на тыльную сторону кисти. В следующее мгновение кинжал полоснул воздух у самого уха юноши. Пьетро упал на землю и откатился от Патино. Снова вскочил и бросился на врага.

Только бросаться было уже не на кого. Патино исчез. Негодяй бежал к своему коню, привязанному в нескольких локтях от костра. Он разрезал ремни и вскочил в седло. Подняв меч, заревев, как сам дьявол, Пьетро кинулся наперерез коню. Слишком поздно. Патино пришпорил коня, и тот встал на дыбы. Пройдясь затылком по земляному потолку, с которого свисали бледные сырые корни, Патино поскакал к выходу из пещеры.

Однако он забыл о веревке. Передние ноги коня попали в ловушку, и оба — конь и всадник — навзничь рухнули в грязь. Патино забарахтался, пытаясь выбраться из-под коня. При свете костра его долговязая фигура особенно напоминала пугало; огромные жуткие тени корчились на стенах и потолке.