ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков

Громов вышел, ступая неслышно, и за ним преувеличенно осторожно крался Воронов. На улице стоял все тот же зеленоватый свет июльской ночи, словно все листья, все травяные стебли огромной влажной земли сигналили друг другу через пространство: мы тут, мы живы, все еще лето. Вдалеке пыхтел, разогреваясь, огромный черный паровоз. Ему предстояло тащить пять древних вагонов. Створки одного были приоткрыты.

— Этот поезд в Москву пойдет, — сказал Громов. — Давай за мной.

Он первым полез в уютную темноту вагона. Никакого угля там не было, лежала только пара охапок сена, словно нарочно для случайного пассажира. Воронов растянулся на сене и тут же заснул, а Громов долго еще лежал, закинув руки за голову, глядя то в темный потолок, то в синевато-зеленый просвет.

На подъеме они замедлили ход. Проскакал мимо одинокий конь и пропал, и мягкий перестук копыт замер в отдалении. Много одиноких коней скачет ночью по степям, ищут новых всадников, не могут найти. Далекие зарницы, сырая пахучая трава, кони, поезда и звезды — хорошо в ничейных ночных степях времен гражданской войны.

Глава восьмая. Синдром Василенко

1

Когда-то в Алабине была атомная станция. В конце прошлого века, незадолго до очередной хазарской революции, с ней что-то случилось — то ли земля внезапно содрогнулась в одном-единственном месте, хоть там сроду не бывало землетрясений, то ли начальство недосмотрело, но алабинская зона была огорожена колючей проволокой, на всех дорогах установили посты, а жителей самого поселка Алабино, молодого научного городка на пять тысяч жителей, срочно эвакуировали кого куда. После алабинской катастрофы распад пошел быстрей, а может, сама она была первым знаком распада. Говорили, правда, что никакой опасности эти места теперь не представляют. Через десять лет после аварии туда даже стали возить туристов. Говорили, что все радиоактивное топливо вылетело из реактора прямо в момент взрыва, Анька слышала об этом в какой-то передаче, — но точно никто ничего не знал. И причины, и последствия взрыва оставались в тени, а всякий, кто приближался к разгадке, либо бесследно исчезал, либо внезапно кончал с собой.

Анька знала об этой станции мало и смутно. Честно говоря, она думала, что они идут в какое-то другое Алабино, но когда среди леса пришлось ползти под ржавой колючкой, невесть с чего проведенной тут, она стала догадываться, что Василий Иванович привел ее в ту самую запретку.

— Тут же нельзя, Василий Иванович, — сказала она укоризненно. — Я читала, тут в радиусе двухсот километров ничего живого нет.

— Как нет? — удивился Василий Иванович. — А это все что?

— Да ведь это далеко от эпицентра.

— Ничего не далеко. Полезли, Анечка. Я тебе покажу тут все, раз уж ты привела меня. Увидишь, как тут люди живут. Никакому туристу не покажут, как оно на самом деле. А потом домой, сразу домой. Здесь-то мне ничего не сделается.

Некоторое время они шли лесом, потом он начал редеть, и сквозь просветы между березами, кленами и дубами Анька увидела высокие белые дома. Издали они казались очень красивыми. Алабино стояло в лесу, закрытое от случайных гостей. Туда и во времена станции пускали не всех. Только вблизи становилось видно, что дома сильно обветшали и краска местами облупилась, а стекла везде выбиты.

В центре города был стадион, заросший сейчас редким лесом. На зеленой мягкой траве здесь и там лежали васьки — это была их зона. Обычные люди, включая охранников, опасались сюда заходить. Ходили слухи, что в Алабине до сих пор сплошная радиация. Счетчики Гейгера показывали уровень, в десять раз превышающий норму, и никто не знал, сколько можно тут находиться, — но васьки ничего не боялись, и им действительно ничего не делалось. Анька испугалась — вдруг это распространяется только на них? — но Василий Иванович ее успокоил:

— Анечка, тут правда безопасно. Мы же тоже люди…

Он, казалось, даже обиделся.

— Почему же никто больше не ходит?

— Боятся, глупые потому что. Я бы тебя не повел в плохое место, Анечка.

Васьки ласково приветствовали Василия Ивановича, но ни о чем его не расспрашивали. Среди них это было не принято. Наверное, они и так все знали друг о друге, а может быть, в их среде просто стеснялись излишнего любопытства.

— А чего сюда все не идут?

— Анечка, каждый ведь в своем месте ходит. Наши никогда все сразу никуда не идут. Одни думают, что у себя пересидят, а другие — что облава скоро кончится. Я, кого мог, предупредил, а другие не хотят. Если человек не хочет спасаться, как его силком потащишь?

В Алабине природа быстро и уверенно брала свое. Среди города то тут, то там проступал лес, отвоевывая спортивные площадки, детские городки и дворы. Асфальт трещал, его взламывали побеги, и ясно было, что точно так же природа взломала когда-то страну, породившую Алабино. Это была сильная страна, она до многого дотянулась, но то ли земля против нее восстала, то ли сама она с собой не сладила, — и природа взломала ее, выбила окна, сорвала асфальт, хлынула неуправляемой и слепой стихией в города и на стадионы. Анька покачалась на ржавых качелях в детском городке. Скрип их напомнил ей собственный ее двор, и она, боясь разреветься, остановилась. В парке культуры и отдыха под ветром тихо поворачивалось колесо обозрения. На него, задрав головы, с улыбкой кроткого удивления смотрели местные васята. Детское в итоге досталось детям — но это детское было теперь ржавым, скрипучим, рассыпающимся; и дети были соответствующие, одно слово — васята. В детском садике уцелели шкафчики, в которых висела кукольная одежда, и осталась на стене газета, вышедшая за день до катастрофы. Туристов сюда не водили — они прогуливались лишь на самых дальних подступах к городу и рыбачили в реке, где якобы водились рыбы-мутанты. Есть их никто не собирался, ловили посмотреть, но так пока никого и не выловили, кроме обычной плотвы.

Анька долго бродила по детскому саду, в котором жили теперь васьки. Они ничего не трогали — во всяком случае, их пребывание здесь не вносило в этот мир большего запустения, чем то, которое воцарилось само собой. Заплесневел бассейн в центре детского сада, и в зеленой тине увязла пластмассовая золотая рыбка в короне. Теперь таких игрушек давно не делали, все было китайское. Правда, после того, как открыли флогистон, приходилось возвращаться к самообеспечению — на нефть уже никто ничего не менял, и новые игрушки были сплошь военные — солдатики, автоматики, иногда