Запрещённый приём - Лорел Гамильтон

чем кажется, потому что мой слух еще не полностью восстановился, но, если честно, крик казался мне сейчас отличной идеей. Столько сил ушло на то, чтобы спасти Бобби Маршана, и все в пустую, все, блядь, в пустую.

Приехала скорая, но медики не собирались заходить в клетку с леопардом. Я не могла их винить. Тело на полу двинулось, судорожно вздохнув, отчего бледно-золотой пушистый бок в черных пятнах поднялся и опал. Это было единственное место на теле леопарда, не заляпанное кровью, и оно двинулось. Он-то был жив, но если в ближайшее время в клетке не окажутся парамедики и пожарные со специальным гидравлическим инструментом, чтобы перекусить прутья, Рико такое счастье уже не светит. Леопард дернулся достаточно явно, чтобы это заметили сотрудники скорой. Я скорее почувствовала, чем увидела их панику в узком коридорчике. Я не могла туда посмотреть, потому что мне надо было следить за леопардом у моих ног. Я выстрелила в тело, прицелившись туда, где у него должно было находиться сердце в животной форме. Я выполнила свою работу. Работу, которую должен был выполнить Ньюман — еще до того, как я села на самолет. Подставили ли Бобби в случае с первым убийством? Да, но вряд ли это успокоит Рико, если он выживет.

Тело изменило форму на человеческую, а значит, Бобби, скорее всего, был мертв, но так бывает не всегда. Спроси вы меня, хватило бы ему сил исцелиться от такого количества пуль с высоким содержанием серебра, я бы ответила, что нет, но я также клялась, что он ни для кого не представляет опасности. Один раз я уже ошиблась. Второй раз я ошибаться не хочу.

Олаф оказался в клетке вместе со мной и нацелил свою пушку на тело Бобби. Я выудила из специального кармашка свои затычки для ушей и следила за телом, пока Олаф делал то же самое. Он не задавал мне вопросов. Не попытался просить меня обезглавить тело или вырезать из него сердце. Он просто прикрывал меня и играл по моим правилам. Я посмотрела вниз на тело Бобби. К счастью, он лежал на боку, так что я не могла видеть его спереди, но голова была повернута, поэтому мне был виден край его лица. Мне не пришлось смотреть ему в глаза, когда я выстрелила ему в череп, который треснул и раскололся, расплескав по всему полу кровавые сгустки и мозги. Я уперлась ботинком ему в плечо и завалила тело на живот, после чего выстрелила туда, где находится сердце. Я стреляла до тех пор, пока не опустел магазин, после чего отступила, чтобы перезарядиться, а тем временем к телу подошел Олаф, и принялся стрелять ему в грудь. Я прикрывала, пока Олаф палил в грудную клетку — до тех пор, пока тело практически не развалилось надвое.

Олаф щелкнул пустым патроноприемником, а я продолжала следить за телом, пока он перезаряжал обойму. Это просто формальность — наблюдать за телом вот так, потому что оно было максимальном мертвым, если только мы не собирались сжечь его дотла. Но это же не вампир, так что жечь его было бы чересчур — как с точки зрения закона, так и с точки зрения метафизики. Ордер был выполнен.

78

Я стояла снаружи, под солнечными лучами, стараясь не думать и не чувствовать, но у меня ни хрена не получалось. Олаф встал передо мной, практически загораживая мне солнце.

— Мы все-таки убили вместе. — Произнес он.

Я медленно повернула голову и посмотрела на него. Любой, кто знал меня достаточно хорошо, отошел бы подальше или попросту заткнулся. Очевидно, Олаф знал меня недостаточно хорошо.

— Но это было неудовлетворительно.

— «Неудовлетворительно»? «Неудовлетворительно»! Что за хуйня, Олаф? Что, блядь, за хуйня! — Заорала я, и поняла, что назвала его настоящим именем перед другими копами.

Я медленно вздохнула, стараясь проглотить свою злость и начать рассуждать здраво, а не просто бездумно реагировать, но у меня перед глазами по-прежнему стояла окровавленная блондинистая шевелюра Бобби и его мозги, расплесканные по полу. Мне хотелось орать — без слов, безнадежно и яростно вопить во все горло. Единственное, что меня сдерживало, это осознание того, что если я начну орать, то уже вряд ли остановлюсь. Не в смысле, что я скажу Олафу то, о чем потом пожалею. А в смысле, что я буду орать до тех пор, пока не сорву глотку, а когда мой крик стихнет, возможно, я заплачу, ну, или придумаю себе какое-нибудь более полезное занятие.

— Я сожалею. — Сказал Олаф.

Я уставилась на него, потому что из всех тех вещей, которые он мог бы сказать, чтобы попытаться меня успокоить, это был хороший вариант, особенно учитывая, что его выбрал Олаф. Я пялилась на него, не находя слов. Его лицо было пустым и спокойным лицом серийного убийцы. Не с таким лицом вы произносите, что вам жаль.

Я почувствовала энергию Никки еще до того, как внедорожник затормозил позади скорых и толпы местных зевак. У трагедии всегда бывают зрители. Сегодня я их всех ненавидела. Но именно толпа с мигалками помогла Никки и остальным понять, где я. Так что, может, мне не следовало их ненавидеть, но я ненавидела. Они оказались здесь не для того, чтобы помочь. Они просто пришли поглазеть. Они хотели хлеба и зрелищ. Господи.

Внезапно Никки оказался рядом со мной. Кажется, я немного провалилась во времени. Вот дерьмо. Я должна быть сильнее этого. Никки вел себя осторожно и не прикасался ко мне, потому что он чувствовал то, что чувствую я, а значит, он понимал, что если обнимет меня сейчас, то я начну орать, рыдать и отбиваться. Ближайшие несколько минут нам лучше обойтись без прикосновений.

— Анита, мне так жаль.

Я посмотрела на него, и Олаф все еще стоял достаточно близко, чтобы я могла видеть его через плечо Никки. Они оба сказали почти одно и то же, и у них обоих при этом были пустые социопатичные лица.

— Чего тебе жаль, Никки? Не ты его убил. Это сделала я.

— Ты не заставляла… его убивать Рико. — Заметил Никки.

Он хотел сказать «Бобби», но не стал напоминать мне имя. Лучше не думать об именах, если изрешетил кого-то пулями. Это просто тела, мясо, они не настоящие — не те люди, которых ты знал, или думал, что знаешь. Только так. Просто дохлое мясо. Его нельзя персонализировать. Я проглотила крик, который, казалось, застрял у меня в глотке. Ни одно слово не