Лонтано - Жан-Кристоф Гранже

После обеда он подошел к ней, надеясь хотя бы на тайный жест, – он не забыл их жаркое свидание в больнице. Но она лишь раздраженно отмахнулась.

– Ты сам еще не знаешь, – выдохнула она наконец, – но ты такой же, как они.

В некотором смысле он даже испытал облегчение: София останется его мадонной. Она была предметом любви и в качестве такового должна оставаться недоступной, бестелесной. Кстати, ее запахом был запах мрамора в глубине склепа. Запах ладана, напоминающий о смерти и вечности.

Эрван вернулся к толстенным папкам Фарабо. Он брался за них каждый день после обеда, как за сакральные тексты – черную библию.

Одна деталь от него ускользнула. Некая аномалия мелькнула, и он не сумел ее удержать. Теперь он искал не ответ, а вопрос.

И нашел его в воскресенье, за несколько часов до того, как покинуть остров.

Отец грузил речную тележку, которая была единственным средством транспортировки на Бреа (машины там были под запретом). Собранные на огороде артишоки, свекла, пастернак, брюква.

– Вы уезжаете со мной? – удивился Эрван.

– Нет, но пока я отошлю хоть это на большую землю. Ты готов? Сумку собрал?

– Все в порядке.

– Поторопись. Пропустишь катер на приливе.

– Я хотел кое о чем поговорить с тобой.

Морван приглашающе распахнул ладони в перчатках:

– Слушаю тебя.

– Катрин Фонтана – тебе это что-то говорит?

Старик нагнулся, чтобы подхватить корзинку с устрицами, которую пристроил на тележку. Испарения морской воды и водорослей поднимались вокруг них влажными столбами.

– Не начинай по новой, – проворчал он.

– Катрин Фонтана, ты знаешь, кто это?

– Конечно. Седьмая жертва Человека-гвоздя.

– Согласно стенограммам процесса, она была убита между двадцать девятым и тридцатым апреля семьдесят первого года. Ее тело нашли в двух километрах к югу от Лонтано, рядом с рабочей площадкой лесопильного завода SICA, на котором тогда работал Фарабо.

Морван воздвигся перед Эрваном, уперев кулаки в боки:

– Это мое расследование, не забудь.

– Я сделал несколько звонков. Ты знал, что та компания все еще существует?

– Это одна из самых больших лесопилен в Катанге. К чему ты клонишь?

– В апреле семьдесят первого Фарабо послали в район Мванзиги – местечка более чем в ста километрах к югу от Лонтано.

– Его командировка закончилась двадцать восьмого апреля. Он мог назавтра вернуться в Лонтано.

Эрван улыбнулся:

– Пройдемся по пляжу?

– Лучше помоги мне.

Вдвоем они погрузили на тележку корзинки с устрицами, несколько китайских тыкв и обычную тыкву. Морван положил сверху собранные Мэгги букеты хризантем и агапантусов. Потом стянул резиновые перчатки и посмотрел на часы:

– Пропустишь катер.

– Будет еще один, на отливе.

Они вышли на черный галечный пляж. Вдали из разрыва в тучах вырывались сияющие лучи.

– Я связался с SICA.

– Только не говори мне, что они сохранили тогдашние ведомости.

– Конечно нет. Но сама их деятельность не очень изменилась за последние сорок лет.

– И что с того?

– Фарабо занимался разведкой на местности к северу от Мванзиги. В таких случаях сначала прокладывают просеки, чтобы переправить оборудование.

Морван не сдержал раздражения:

– Черт, только не надо рассказывать мне про джунгли. Давай к делу.

– За месяц Фарабо должен был углубиться в джунгли километров на двадцать, двигаясь в сторону Лонтано. Значит, к концу командировки он был в восьмидесяти километрах от города.

– Ладно. И что?

– Невозможно, чтобы он вернулся раньше чем через неделю.

– Он мог сесть на самолет.

– В том районе никогда не было взлетной полосы.

– В машине у него ушло бы меньше двух дней.

– Тоже нет. Это было в сезон дождей. На сегодняшний день там проложили асфальтированную дорогу, но тогда были только латеритные тропы.

– К чему ты ведешь?

Эрван решил бросить вызов:

– Я не буду «рассказывать тебе про джунгли». По таким тропам в сезон дождей больше чем на двадцать километров в день не продвинешься, даже если не учитывать поломок, поваленных деревьев и того, что в любой момент машина может забуксовать. Фарабо не мог быть в Лонтано тридцатого апреля.

Морван покачал головой и остановился, глядя на солнечные лучи, втягивающиеся обратно в тучи, как пальцы сжимающейся руки.

– Это не он убил Катрин Фонтана, – заключил Эрван.

– Ничего не понимаю в твоих россказнях.

– А я думаю, наоборот, прекрасно понимаешь. Ты первым пришел к выводу, что Фарабо не убивал ту женщину. Я даже думаю, ты знаешь настоящего убийцу и в свое время покрыл его.

Отец перевел глаза на море, на линию горизонта: суровый пейзаж, скалы и буруны, объединившиеся против ветра.

– Ты говоришь о событиях, которым больше сорока лет: существуют и сроки давности.

– Срок давности – это для судей. Не для людей.

В голове вспыхнула картинка: холодильная камера клиники «La Vallée». Бессмертные клетки. Он не нуждался в жидком азоте, чтобы сохранить свои собственные: кровь отца текла в его венах, его азотом была ненависть.

– Я взял отпуск, – продолжил он. – И уезжаю в Африку, чтобы снова заняться делом Фонтана.

– Если ты сделаешь это, ты навсегда погубишь нас.

– Кого?

– Меня, свою мать, своего брата и свою сестру.

– А если не сделаю, то навсегда погублю себя.