Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Прага сдалась. Прага открыла ворота врагу. Прага была разграблена.

На три дня генерал Кёнигсмарк дал солдатам волю. Погибло около двухсот человек. Но ведь легко могли погибнуть две тысячи, двадцать тысяч. Целыми днями из ворот выезжали телеги, груженные лишь той частью добычи, которую генерал потребовал себе. Украшения, драгоценности, медали, деньги, целые библиотеки, статуи, механические игрушки, поддельные морские нимфы и настоящие работы Микеланджело, дешевые куранты и бесценные гербовые фигуры, документы с печатями первых императоров Священной Римской империи и мощи святых… все, все вывозилось из Праги. Кунсткамера кайзера Рудольфа была разграблена, за исключением осколков сосудов и нескольких законсервированных человеческих останков, таких мерзких, что ими побрезговали даже солдаты.

Когда несколько недель спустя генерал Кёнигсмарк снова оставил город, он уже был генерал-фельдмаршалом и фантастически богатым человеком. От дворян, которые еще недавно воротили от него носы, он получал приглашения войти в их круг; он заказывал строительство целых домов, однако жить в них не собирался: они служили лишь для того, чтобы укрывать от непогоды его богатства и выставлять их напоказ.

И тем не менее… Прага пала, но Прага победила. Жители, вынужденные покинуть свои разграбленные дома, неожиданно находили приют у соседей. Детям, утратившим родителей, предлагали войти в другие семьи; родителей, утративших детей, утешали люди, которых они никогда прежде не видели. Эта атмосфера, кажется, повлияла даже на оккупантов: после первых трех дней злоупотребления против мирного населения резко пошли на спад.

Прага, Золотой город, пала.

Прага, место жительства сорока тысяч человек, внезапно стала чем-то большим: родиной.

Последняя крупная военная кампания закончилась.

С приходом весны снег растаял. Повсюду слышался детский смех.

Пришло время надежды.

Сильный западный ветер гнал маленький корабль по волнам. Альфред Алфредссон навалился на леерное ограждение и отчаянно блевал. В перерывах между приступами он заверял Эббу, что и во время предыдущей поездки ему было ничуть не лучше, и что нет никакой причины для беспокойства, и что, естественно, для потомка грозных викингов просто стыдно страдать морской болезнью, но это скоро пройдет, и… о-о-ох!

Эбба слушала его вполуха. Она не сводила глаз с большого дорожного сундука, обмотанного цепями. В нем лежала книга – книга, которую в Подлажице они достали из могилы, куда так и не лег мертвец. Перед ее внутренним взором сменялись картины: мертвецы, которых они внесли в развалины церкви, чтобы попрощаться; безутешная Александра; павший духом Андрей; погрузившаяся в молчаливую скорбь, организовавшая прощание Агнесс; и превратившийся из монаха в привлекательного мирянина Вацлав, без чьей помощи Александра, возможно, так никогда и не оправилась бы от отчаяния… Чуть позже – пышущие ярким пламенем погребальные костры, где сгорали тела Самуэля Брахе, Магнуса Карлссона, Бьорна Спиргера, Герда Брандестейна и других смоландцев, сгорали согласно многовековой традиции прощания с воинами… А с ними – и тело Киприана Хлесля, так что действительно создавалось впечатление, будто Самуэль встретится с ним там, в потустороннем мире, и обучит его смоландскому наречию, языку героев… И невозмутимое лицо Винченцо Карафы, очевидно, не одобрявшего эту языческую церемонию, но он был мудр, а потому промолчал…

Она спросила себя, удастся ли ей когда-нибудь выяснить, по чьему заказу на самом деле действовали два иезуита, убедившие Кристину попытаться непременно получить библию дьявола. После того как Винченцо Карафа поклялся, что не имеет к этому никакого отношения, почтовые голуби без устали принялись летать туда-сюда. Линия связи, служившая ордену иезуитов для обмена сведениями и пересылки приказов, оборвалась уже после нескольких станций, когда старая мельница, которую им назвали, оказалась не чем иным, как пустой каменной коробкой, где, однако, им удалось обнаружить несколько голубиных перьев. Эбба узнала от Вацлава, кем был кардинал Мельхиор Хлесль, и когда Вацлав, отчасти в шутку, заметил, что, наверное, линия связи заканчивается где-то в аду, где в одном из котлов сидит старый кардинал и по-прежнему следит за тем, чтобы никто не натворил глупостей с помощью библии дьявола, – она не стала смеяться. Она не верила в то, что мертвецы могут вмешиваться в дела живых, но организации переживали смертных, а судя по тому, что она услышала, кардинал Хлесль был человеком, умеющим прясть куда более прочные сети, чем самый искусный паук в мире.

Она снова посмотрела на сундук с книгой. Кристина завалит ее почестями, а она, Эбба, позаботится о том, чтобы семьи погибших смоландцев никогда больше не терпели нужду. Стоило ли это того? Стоило того, чтобы дюжина добрых людей восстановили свою честь, пусть и посмертно? Она мысленно улыбнулась. Эбба прекрасно знала, что бы ответили ей Самуэль и каждый из этих людей. Она не знала, каков был бы ответ, спроси она Киприана Хлесля. Наверное, он бы пожал плечами и сказал, что он сделал то, для чего и появился на свет. Однако за прошедшее время она убедилась в одном: каждый человек появляется на свет только для того, чтобы жить, любить и возвращаться к Богу с миром.

Альфред неловко упал рядом с ней на палубу и застонал.

– Я выблевал всю еду за пять дней, – сообщил он. – Вот только еды во мне было дня на три. Что же будет дальше?

– Ничего, – ответила она. – Ты будешь блевать до тех пор, пока от тебя останется лишь пустой кожаный мешок, его повесят в твоем доме над камином и станут показывать гостям.

Альфред кивнул на сундук.

– Ты думаешь, это правда?

– Ты о чем?

– О трех страницах, которые, очевидно, кто-то вырвал. О том, что они пропали по меньшей мере сто лет назад, и никто не знает, где они.

– А зачем Агнесс лгать мне? – спросила его Эбба, хотя и знала, что Агнесс солгала ей; так же как и Агнесс знала, что она, Эбба, это знала.

«Кристина не заметит разницы», – сказала она во время последнего разговора с Самуэлем. Правильно, но Эбба это заметит. И она действительно заметила. Она ехала домой с сокровищем, которое королева попросила ее доставить, но собиралась обмануть ее. Теперь все будет совсем иначе.

И все же: надо ли было привозить домой сокровище, которое, как она боялась, могло уничтожить своего адресата?

Цена любви – сам человек.

Олаф Бенгтссон не разобрал названия этой дыры, да ему было совершенно все равно. Дыра не заслуживала вообще никакого названия. Просто чирей на заднице мира. Пиво, впрочем, было хорошим. И темноглазая лань, шмыгавшая у бочек и бросавшая ему зазывные взгляды, даже стоила того, чтобы остаться здесь немного дольше. Дольше товарищей, которые еще вчера отправились в путь и оставили его здесь – его, Олафа Бенгтссона, ротмистра Уппландского кавалерийского полка, – после дележа добычи. Уппландский кавалерийский полк, ха! Три короны на красном фоне! Ни одному из них не досталось ни единой короны. Пришлось довольствоваться тем, что им оставили старшие офицеры и чертовы мародеры из армии Кёнигсмарка.