Утерянные победы. Воспоминания фельдмаршала - Эрих фон Манштейн

После того как все присутствующие, кроме генерала Цейтцлера, ушли, я попросил у Гитлера разрешения говорить совершенно открыто.

Ледяным тоном, насупившись, Гитлер ответил: «Пожалуйста». Я начал со следующих слов: «Надо ясно отдавать себе отчет, мой фюрер, в том, что чрезвычайно критическая обстановка, в которой мы сейчас находимся, объясняется не только неоспоримым превосходством противника. Она является также следствием того, как у нас осуществляется руководство военными действиями». По мере того как я произносил эти слова, лицо Гитлера стало принимать напряженное выражение. Он уставился на меня таким взглядом, который говорил об одном: теперь он хочет подавить твою волю, заставить тебя замолчать. Я не припоминаю, чтобы я когда-либо видел взгляд, который так передавал бы силу воли человека. Один из аккредитованных в Берлине послов в своих воспоминаниях описывает впечатление, которое произвел на него Гитлер при первой встрече. В своем описании он особо подчеркивает то влияние, которое оказывают глаза Гитлера; как раз на него они тогда произвели очень сильное положительное впечатление. В его лице, наделенном грубыми чертами, только глаза и были чем-то привлекательным, во всяком случае, наиболее выразительным. Теперь он уставился на меня этими глазами, как будто хотел своим взглядом заставить противника пасть ниц. У меня промелькнула мысль о заклинателе змей из Индии. Это была, так сказать, безмолвная борьба, длившаяся в течение нескольких секунда Я понял, что взглядом своих глаз он запугал или, пользуясь, правда, вульгарным, но подходящим для этого случая выражением, «прижал к ногтю» не одну свою жертву. Однако я продолжал и сказал ему, что из того, как у нас организовано руководство вооруженными силами, ничего дельного не получится. Я вынужден вернуться к моему предложению, которое я излагал уже дважды. Ему нужен для общего руководства военными действиями один, однако действительно ответственный начальник Генерального штаба, на совет которого в вопросах руководства военными действиями он мог бы положиться. Если это предложение будет принято, для Восточного фронта так, как это уже имеет место в Италии и на западе, – необходимо назначить одного командующего, который должен иметь в рамках общего руководства военными действиями полную самостоятельность.

Так же как и в обоих предыдущих случаях, когда я говорил Гитлеру о необходимости коренных изменений его методов руководства военными действиями, и на этот раз он отнесся к моим предложениям резко отрицательно. Гитлер заявил, что только он, обладая всеми средствами государственной власти, может эффективно руководить военными действиями. Только он в состоянии решать, какие силы могут быть выделены для отдельных театров военных действий и тем самым как на них нужно проводить операции. Геринг также никогда не подчинится указаниям другого лица.

Что касается назначения командующего Восточным театром военных действий, то он опять произнес уже один раз цитировавшиеся мною слова о том, что никто другой не обладает таким авторитетом, как он. «Даже мне не подчиняются фельдмаршалы! Не думаете ли вы, что вам они будут больше подчиняться? В случае необходимости я могу смещать их с занимаемых постов, никто другой не может иметь такой власти», – выкрикнул он мне в лицо. Мой ответ, что приказы, которые отдавал бы я, были бы выполнены, он оставил без внимания и на этом закончил наш разговор.

Снова потерпела фиаско моя попытка по-хорошему подействовать на Гитлера, с тем, чтобы он согласился на изменения в организации нашего Главного командования, которые, не затрагивая его престижа, отвечали бы военной необходимости. То, что он не хотел, хотя бы даже не формально, а фактически, передать руководство военными действиями в руки представителя армии, вероятно, с одной стороны, объяснялось его чрезмерной верой в самого себя. Он не хотел даже с глазу на глаз признаться, что сделал ошибку или нуждается в советах по военным вопросам. Определенную роль играло и недоверие, которое побуждало диктатора сохранять армию на всякий случай в своих руках. Однако мне было ясно, что всякая попытка вызвать, безусловно, необходимые изменения силой поведет к катастрофе на фронте. Мысль о том, что русские тогда проникнут в Германию, так же исключала для меня путь применения силы, как и мысль об англо-американском требовании о безоговорочной капитуляции.

Таким образом, мне пришлось вернуться, ничего не добившись ни в отношении облегчения положения группы армий, ни в отношении разумного урегулирования вопроса о нашем Главном командовании. Однако это никак не означало, что мы отказались от борьбы за то, чтобы, наконец, добиться свободы маневра для нашего фланга в Днепровской дуге, и за усиление северного фланга нашей группы армий.

В связи с отрицательными результатами переговоров в Ставке фюрера для группы армий не оставалось ничего иного, как продолжать борьбу в Днепровской дуге. На ее северном фланге необходимо было действовать так, чтобы сорвать попытки противника окружить 4 танковую армию и прорваться в южном направлении, в результате чего были бы перерезаны тыловые коммуникации южного фланга.

Противник с неослабевающей силой в течение всего января продолжал в Днепровской дуге атаки на позиции, которые мы все еще должны были удерживать. С особой силой он обрушивался на восточный участок 8 армии. Но и на участке, занимаемом теперь 6 армией, войска вынуждены были непрерывно отражать вражеские атаки. Они велись как в направлении на позиции, расположенные в Днепровской дуге, фронтом на север, так и с юга против никопольского плацдарма.

Если наш фронт в течение января смог удержаться не только в районе никопольского плацдарма, но и в Днепровской дуге, то это объясняется самоотверженностью немецких войск, простого немецкого солдата. Его подвиги во время этих непрерывных тяжелых оборонительных боев вообще не поддаются описанию. Немецкий солдат был здесь символом верности, чувства долга, повиновения и служения Германии!

Благодаря таким действиям немецких войск, а также находчивости командования обеих армий успехи намного превосходившего нас в людях и технике противника в этом районе по-прежнему были незначительными. Правда, 8 армия была несколько оттеснена на запад. Был взят Кировоград. Однако противнику по-прежнему не удавалось осуществить прорыв для окружения наших войск в Днепровской дуге.

На левом фланге группы армий обстановка была крайне тяжелой. То, что 4 танковая армия не могла оказать сильного сопротивления натиску превосходящих сил противника и сдала Бердичев, а та же отошла, чтобы создать сплошной фронт хотя бы на большей части своего участка, дальше на запад и юго-запад, было еще не самым опасным. Гораздо более опасным было то, что противник примерно к 6 января понял, какие большие шансы на успех он может получить при использовании разрыва линии фронта между 1 танковой армией и правым флангом 4 танковой армии, а также большой бреши, образовавшейся между 4 танковой армией и группой армий «Центр». В этом районе действовал лишь изолированный слабый 59 ак, отступавший с боями на Ровно.

Было ясно, что русские приостановили наступление на фронте 4 танковой армии, чтобы использовать свои шансы на ее открытых флангах.