Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов
Шрифт:
Интервал:
Когда читаю и слышу суждения о сталинском времени, то стараюсь узнать, какого возраста люди пишут или судят и рассуждают о войне. Первым делом стараюсь как бы заглянуть в анкету, чтобы узнать год рождения рассуждающего и судящего. Говорит ли человек о том, что пережил или же видел в кино? Редко, крайне редко бывают и неожиданности, поразительные неожиданности, тем более поразительные, потому что редки. Просто глазам не веришь, когда вдруг читаешь: «Благодаря тому, что Гитлер был занят вторжением в Россию, англичане, а затем американцы получили драгоценную возможность на досуге подготовиться к запоздалому освобождению Северной Европы в июне 1944 года. Так, например, дружная ватага американской 101-й Воздушной Дивизии просто носила обмундирование в течение двух лет, прежде чем услышала нешуточные выстрелы со стороны противника». Эти строки на страницах американского журнала я прочитал и перечитал несколько раз, прежде чем поверил: не пригрезилось ли мне. Нет, напечатано и напечатано в The New York Review of Books, October 12, 2017, p. 16. Поискал сведения об авторе строк невероятных по степени объективности. Оказалось, английский историк, которого принято упрекать в том, что он не любит своих военных. Выходит, достаточно военных любить, чтобы считать, будто они в самом деле воевали.
Мое самое первое публичное выступление в Америке было перед школьниками, и в начале, как само собой разумеющееся, я упомянул наше военное союзничество. Учитель, который организовал выступление, прервал меня: «Расскажите, что это было за союзничество. Наши дети об этом не знают». С тех пор я убедился: не знают школьники, не знают студенты, не знают образованные и начитанные, короче, ни дети, ни взрослые не знают. «Если судить по тому, что о Второй Мировой войне говорится в американских школьных учебниках истории, то Советского Союза просто не существовало», – на Конференции по Американо-Советским отношениям сказал зампредседателя Президентского Проекта научного обмена Грегори Гуров[259]. В эмигрантской газете «Новое русское слов» я прочитал подтверждение моим разрозненным впечатлениям. Цитирую по памяти, но отвечаю за слог и суть сказанного, поэтому закавычиваю: «обывателю внушается уютная мысль, что американцы выиграли войну». Такими словами не стала бы бросаться газета, издаваемая в Нью-Йорке российскими евреями.
Оруэлл рассуждал, какой табак курить предпочтительнее, когда Бахтин из собственной рукописи вертел самокрутки с махоркой. Какой западный фермер пахал на коровах во время войны? Если люди Запада пережили нарушение комфорта, то наши люди испытали разруху поверх разорения. Во время последней встречи советских и американских писателей мы проехали по Белорусии: наши гости узнали, чего они себе не представляли. Из писателей и профессоров литературы, с которыми я сотрудничал в Двусторонней Коммиссии, двое, Гор Видал и Пол Фассел, воевали, и сомнений в том, кто и какой ценой в самом деле выиграл войну, у ветеранов не было. И ещё два голоса, слависты-супруги Джон и Кэрол Гаррар. Газета «Нью-Йорк Таймс» поместила их реплику с призывом не забывать, благодаря какой армии одержана победа над нацизмом. Джон во время войны служил в Ирландии, помнил бомбежки Лондона.
Когда Льва Зиновьевича выпустили, он зашёл к нам домой и рассказывал, что в лагере его, вконец исхудавшего, «пустили по ОСИ». Аббревиатура им расшифровалась как Общество Спасения Интеллигенции, организовали спасение лагерные врачи, поместили в лазарет, где он и остался работать санитаром. В мемуарах эпизода я не нашёл, но слышал от него самого. О многом Л. З. не рассказывает, мне кажется, не потому, что скрывает, однако стремится не создать впечатление, что ему выпадала судьба наблюдателя в тюрьме, в лагере, по ходу раскулачивания и во время войны.
Лагерная литература создается «придурками», зека привилегированными, – открыли мне глаза бывшие зека Толя, Марлен и Серго. То же услышал я от американского биографа Солженицына, он намучился с предметом жизнеописания. Биограф писал биографию авторизованную, должна быть удостоверена самим Солженицыным, а Солженицын хотел остаться в пределах мифа, созданного им о себе, и отказывался отвечать на вопросы об аресте и заключении.
«Мы любим Копелева!» – услышал я в Доме Гёте, организации вроде нашего Дома Дружбы с зарубежными странами. Пришёл я туда после телефонного разговора со Львом Зиновьевичем, позвонил ему в Кёльн, услышал его голос, и, прошу, представьте себе, что значил для меня шоколадный баритон, как я про себя называл этот голос, который я помню столько, сколько помню себя самого. «Ебж» – толстовской аббревиатурой, означающей «Если буду жив», ответил Лев Зиновьевич на предложение участвовать в конференции. Через год уже не был жив…
Тема конференции «Современный неонацизм», в Доме Гёте материалы обещали и не прислали. В ответ на мой запрос последовал вежливый холод. «Мы сами, – было мне сказано, – готовим конференцию на ту же тему». Зато о Копелеве, как только я упомянул его среди возможных участников конференции, в немецких голосах чувствовалась неподдельная теплота. Ещё бы, им его не любить! Он защищал их, потерпевших позорное поражение.
«Своими глазами наблюдал работу НКВД по ликвидации кулачества, эти наблюдения легли в основу книги его мемуаров», – сообщается в биографии Копелева. Что означает наблюдал? То же самое, что значит Бабель ходил смотреть расстрелы. «Вы уже причастны», – формула Льва Зиновьевича. Его перевод пьесы Брехта «Жизнь Галилея» – исповедь переводчика, подобно герою пьесы запутавшегося в неправде прежде, чем стать жертвой мракобесия.
Лев Зиновьевич Копелев значится среди эмблематических фигур нашего времени, снова и снова его судьба заставляет думать о природе протеста. Тема пока что рассматривается по инерции, безоговорочно занимают сторону протестанта, не проверяя условий и смысла протеста. Байроническое бунтарство, отвергнутость и позор Оскара Уайльда, хемингуэевское одиночество – роль на публике, большой публике, когда зрителем становится целый мир. Оскар Уайльд будто бы так и говорил, отказываясь покинуть Англию и избежать скандального процесса: «Я должен доиграть эту драму до конца». У меня в памяти слова Ильи Львовича Слонима о Маяковском: «Ему нужна
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!