Кладовая солнца. Повести, рассказы - Михаил Михайлович Пришвин

как причину, поведение художника.

Аксаков – это наш Гомер.

Два раскрытия полюса жизни: Аксаков и Гоголь. Удивительно, что оба тяготели друг к другу. Один писал гениально о том, что было, другой – гениально о том, чего не было.

А кончилось в настоящее время торжеством того, чего не было, и гибелью того, что было (Гоголь присутствует в революции, а Аксаков, как Гомер, остается где-то в Золотом веке русского прошлого).

После чтения С. Т. Аксакова у меня остается желание писать совершенно просто, как он, но не о себе, как у него, а о всем, чего захочется. Словом, его талант неподвижен, как на стебле роскошный цветок, но мне хочется, чтобы мой, пусть и более скромный цветок перелетал бы с одного на другое, как бабочка.

Мне кажется, в нескольких маленьких рассказах (например, «Гусек», «Старухин рай» и пр.) я уже этого и достиг, а «Кладовая солнца» есть шаг к чему-то большему бабочки, чему-то вроде синички.

Читаю Гамсуна: Аксаков остается, Гамсун в своем демоническом бродяжничестве устарел.

Бывает болезнь: живот дуется. Так и душа тоже раздувается, и это был «демонизм».

Свет и тень

Дерево обращено к солнцу, и от дерева тень, а у человека, обращенного к славе, рождается стыд, и такой стыд есть свидетельство здоровья прославленного человека: чем знаменитей, тем ему и стыдней, как у дерева, чем гуще крона, тем и плотнее тень.

Наташа Ростова

Есть женщины, в невестах мечтающие быть творцами, но жизнь заставляет их родить (психология Наташи Р. и ее «падение»). Разобрать споры о Наташе: ее «падение» в плане освобождения женщины от пола, а в плане жизни – она сомкнулась с общим главным делом женщины.

Вот тут-то взять бы поглубже разобраться и представить себе возвышение Наташи в браке, а не падение.

Мысль – открытие

Мыслевыражение – есть такое же конкретное открытие, как географическое.

Вот почему Шекспир – это как материк, а я, например, открываю маленькие чудесные островки, свидетели великой залитой океаном земли.

Положение в литературе понимают так, что не хватает Пушкина, как будто Пушкин – барин какой-то: «Барин наш приедет, барин нас рассудит».

Правда

Правда – это значит победа совести в человеке.

– Вы думаете о правде как о неподвижной скале или как о корове молочной? Живая правда живет и пробивает, как все живое, себе путь, как весенний зеленый росток среди хлама.

Дон Кихот вбил себе правду в голову, как гвоздь, а правда как зеленый росток среди весеннего хлама: страшно смотреть, какая борьба! А пройдет время, и все станет зеленым: правда победит, и наступит век правды.

Мы потому со-временники, что нас всех соединяет какая-то мысль. Во всяком времени проходит особая мысль, и в этой мысли содержится путь, по которому в это время надлежит нам идти.

Можно ли знать эту мысль? – это вопрос, но чувствовать сердцем эту мысль как наш путь может каждый, кто хочет заглянуть в свою совесть, и это чувство истинного нашего пути совестливые люди называют правдой.

Впрочем, конечно, есть и бессовестные… Но у кого совести нет, у того скорей всего нет и правды.

Поведение

Бывает, находишь что-нибудь новое в нравственном мире, небывалое, и тогда хочется разобраться в своем пути, как шел, как нашел, чтобы утвердить в себе этот путь и, может быть, дать его всем как путь в новый мир, как поведение. Но напрасно будешь в этом счастье своем искать поведения всем: каждое открытие требует и особенного поведения, точно так же, как и каждый новорожденный имеет за собой особый и небывалый случай встречи его родителей.

Так мы и думаем теперь, что для всех не может быть одного поведения, но для каждого свое в отношении всех обязательно.

Мудрецы

Есть тишина в морской глубине, где еще не темно и можно хорошо видеть оттуда, как наверху ходят, и бьются между собой, и рассыпаются валы.

В народной жизни тоже есть такая тихая и прозрачная глубина, и в ней живут мудрецы.

Воззвание о мире

На днях очень пожилой священник сказал нам, что он всю свою долгую жизнь читал известную молитву о мире всего мира, читал с верой, надеждой, любовью, но чего-то не понимал.

При всем усердии в деле своего служения этому старому человеку не хватало, очевидно, самоопределения в общественной современности, и момент подписи воззвания о мире всего мира пролил яркий свет и был новым решающим звеном его сознания.

А не то ли самое в большей или меньшей мере происходит и со всеми нами, кто честно и целиком отдавался своему любимому делу, но в общественном сознании своем по какой-либо причине не мог определиться и руководствовался только смутными чаяниями лучших людей человечества. Я знаю таких людей: для них подпись воззвания является завершающим этапом своего нравственного сознания, и я сам принадлежу к числу этих людей.

Правда, разве, казалось мне, я не всем составом души своей отдавался любимому делу? В этом могут свидетельствовать все мои читатели, присылающие мне столько писем. И все-таки я вижу теперь, что и у меня и у моих читателей какой-то важный участок сознания дремал. Мои читатели – люди всевозможных профессий, я знаю их не по тиражам моих книг, а по их письмам. Поднимаясь благодаря этим друзьям как бы выше себя самого, я вижу, что великое множество людей всех профессий работает всю жизнь не на одних себя, а делают именно мир всего мира.

Но почему же все такие усилия всего мира честных работников разрушаются, как иллюзия, и наступает война? Теперь я знаю почему: потому что в сознании не хватало того звена, о котором я сейчас говорю. Наша подпись должна быть этим самым звеном утвержденного сознания, и в этом смысле я и подписываюсь, я, писатель, за себя и за всех, для кого я писал: за друзей.

Победа

Рожь хорошо выколосилась, и отдельные колоски зацветают. Великаны колосья маячат на высоких соломинах, и маленькие жмурятся в тени. Равных по точности не увидишь в поле ни одного колоска, ни одной соломины. Но все поле ровное, и у высоких нет упрека малым, и у малых нет зависти к высоким.

Каждый колос, каждая соломина, такие все неровные, показывают нам свою великую всеобщую борьбу за жизнь, за свое лучшее, но все ровное поле