Мифогенная любовь каст - Павел Пепперштейн

В последний римский вечер состоялся «детский праздник» в доме одного кардинала, очень старого и больного человека, но отчего-то поощрявшего беззаботную молодежь. «Люблю умирать в окружении резвящихся детей», – часто повторяла эта остроумная развалина. Для «резвления» все было здесь подготовлено: различные детские игры, сюрпризы, танцы и прочее. Кранах явился на виллу с опозданием. Когда он вошел, в двух аппетитных комнатах (одна – совершенно синяя, другая – совершенно оранжевая) уже вовсю шла странная, но, видимо, увлекательная игра под названием «Если встал, то стой неподвижно. Если сидишь – иди». Часть играющих стояла в разных местах оцепенелыми столбами, другие елозили между ними на стульях, креслах и пуфах, изо всех сил перебирая ногами и стараясь, не вставая с сидений, двигаться как можно быстрее. Кранах сразу же увидел Мюриэль – раскрасневшуюся, хохочущую, с растрепанными рыжими волосами. Ей не повезло, ей досталось тяжеленное старинное кресло, нечто вроде трона на огромных растопыренных львиных лапах. И тем не менее она героически перемещалась вместе с креслом, упираясь в пол ногами в белых чулках и в блестящих черных туфлях с золотыми пряжками. Мальчик лет одиннадцати нагонял ее, сидя на черном резном стуле.

Кранах взглянул в другую сторону. За дверью, полуприкрытой парчовой портьерой, виднелась длинная банкетная зала с узким столом, заставленным серебряными фруктовыми вазами. Там сидели «взрослые» – генералы, священники, партийные руководители с женами, помощники министров… Юрген увидел хозяина дома – кардинала, неподвижно сидящего в огромном кресле (по случайности, это было «парное» кресло тому, в котором сейчас ездила Мюриэль). Одна рука старика, полупарализованная, лежала на курчавой львиной голове, выглядывающей из подлокотника, другая сжимала серую шерстяную тряпочку, похожую на обрывок свитера. Приглядевшись, Юрген понял, что это действительно оторванный рукав от детского, грубой вязки, зимнего свитера. Черные, нетронутые маразмом глаза хозяина внимательно смотрели на играющую молодежь. Кранаху вспомнился Великий Инквизитор из романа Достоевского «Братья Карамазовы».

«Они столетиями властвовали над миром с помощью тайного знания о том, что Бога нет, – подумал фон Кранах, припоминая Достоевского. – Но их время прошло. Миновало. Их тайну разгласили, растрепали по миру коммунисты и другие безбожники. Раззвонили… потому, что не поняли смысла этой Тайны. Теперь будут властвовать те, кто сумеет утаить от других новое знание – о том, что нет людей. Но, рано или поздно, и эту Тайну разболтают попугаи, несдержанные дупла деревьев и пьяные, визгливые тростники. И мы, фашисты, относимся к тем, кто доверчиво и беспечно выбалтывает миру эту Тайну. Потому что мы не поняли ее смысла так же, как безбожники не поняли смысла божественного отсутствия. Мы перепутали…»

Он не успел додумать эту мысль до конца, так как к нему подбежала Мюриэль:

– Пойдемте играть в «стоя, стой – сидя, иди»! – крикнула она, хватая его за руку.

– Кажется, довольно глупая игра, – ответил Кранах.

– Ну и уходите! – Она резко отбросила его руку, – Идите играть в ваши собственные глупые игры, – и она убежала.

Кранах, в смятенных чувствах, пошел сквозь комнаты, пытаясь найти ее. Но ее нигде не было. Он попал в разноцветный зальчик, где кто-то, в окружении совсем маленьких детей, надувал огромный золотой шар. Оттуда боковая дверь выпустила его на короткую мраморную лестницу, по которой он спустился в сад. Здесь он увидел Мюриэль. Она стояла, широко расставив ноги, на бортиках каменной чаши. В чаше темнела вода и плавали кувшинки. Пахло тонким снегом, лежащим на живой траве. На Мюриэль было простое белое платье до колен и черная куртка с гербом лицея. Узкие черные туфли с квадратными золотыми пряжками напоминали о восемнадцатом столетии. На ее лицо падала тень от дерева. Рядом с каменной чашей сидела каменная собака, привязанная к чаше бронзовой цепью.

– Простите меня, – сказал Кранах, подходя. – Я обидел вашу игру. Я был не прав.

– Просто вы не поняли, – произнесла Мюриэль. – Это совсем не глупая игра.

– Я не хотел играть на виду. Там сидит этот кардинал. Завтра я уезжаю.

– Кончаются ваши «собачьи дни», – сказала она и наступила ногой на голову каменной собаки.

– Да. И я хотел… Я должен сказать вам, хотя мне совершенно не хочется говорить об этом сейчас… Мне придется признаться вам в любви.

– Не думайте, что если я позволила вам кое-что, там, в мандариновом домике, у ваших друзей Ласси, то это дает вам право… Зачем вы влюбились в меня?

– Это был подарок. Впрочем, какое вам дело до моих суеверий?

– Ваш друг, этот Гвидо Ласси, он ужасен. Я думаю, он шпион Англии.

«Вполне возможно», – подумал Кранах.

Внезапно она наклонилась, держась за ветвь дерева, и быстро поцеловала его. Затем, уворачиваясь от его рук, перепрыгнула на соседнюю каменную чашу. В этой чаше не было кувшинок и вода казалась темнее. Зато в центре восседал божок, выливающий воду из морской раковины. Это был фонтан, но вода сочилась незаметно, и текла она из уха мраморного божка.

– Здесь живет серая, толстая, сонная рыба, – сказала Мюриэль, глядя вниз, в воду.

– Вы видите ее?

– Нет, вода мутная. Но я знаю ее. О чем это вы думали, когда я позвала вас играть? У вас был такой мечтательный вид.

– О власти. Я смотрел на кардинала. Эти старики так долго властвовали над миром…

– Это мир властвовал над этими стариками, – перебила его Мюриэль, продолжая глядеть вниз, в воду, – А теперь он уже над ними не властен. Потому что старики стали слишком уж старые. А мир стал молодой и глупый.

– Они властвовали, опираясь на имя Бога. Еще один поцелуй, и… Но потом оказалось, что Бога нет.

– Бог есть, зато у Него нет имени, – произнесла Мюриэль.

– Один протестантский религиозный деятель как-то раз обмолвился, что девушка в шестнадцать лет и есть Бог. Так что Бог – это вы. И имя Бога – Мюриэль де Мео.

– Не кощунствуйте так бессмысленно! Скажите еще, что Бога зовут Гвидо Ласси и что это мужчина сорока пяти лет. Через несколько месяцев, в мае, я перестану быть Богом, и вы забудете меня. Мне станет семнадцать.

– Я хочу… когда я вернусь, быть вместе с вами.

– Я, может быть, тоже хочу этого. Сейчас. Но вы нескоро вернетесь. Эта война продлится тысячу лет. Вы, немцы, вы, знаете ли, жадные. Вы захватите Россию, и вам захочется захватить Китай. А в Китае очень много людей.

– Вы будете верны мне? – неожиданно для самого себя спросил Кранах. Мюриэль усмехнулась и бесшумно хлопнула в ладоши.

– О какой верности вы говорите? Вы для меня – одна из бесчисленных личин Зевеса. Я для вас – одна из бесчисленных личин Афродиты. Не так ли? Прощайте, лебедь-дракончик. Напишите мне с войны письмо. Я буду ждать его.

– В доме вашего отца я оставил вам на прощанье телескоп. Смотрите в него почаще и думайте о том, что я люблю вас, – сказал Кранах с поклоном.