Изгнанники - Михаил Михеев

Каково же было его удивление, когда реакцией на его руку, изящно положенную на колено даме, было брезгливое «пшел вон» и не менее брезгливое движение пальцами – так, будто таракана стряхивала. Для нормального человека этого сигнала было бы достаточно, чтобы сдать назад, однако Ахметка был пьян. Вместо того чтобы извиниться и свалить, он схватил девушку за руку. Это была колоссальная ошибка, потому что удержать пилота космического истребителя он не сумел. А потом был резкий удар по ушам и, как финал вечера, сильнейший удар коленом в пах, заставивший Гомозина сложиться вдвое и надолго выпасть из реальности.

Однако «веселье» на этой ноте не закончилось. Пока один из фигурантов после соприкосновения гениталий с острой девичьей коленкой подобно раздавленному червяку корчился на полу, второй подтвердил старую мысль о том, что люди альтернативной ориентации – ни разу не д’Артаньяны. До этого, возможно, трусость вместе с остатками чувства самосохранения и адекватности еще могли бы остановить его от непродуманных действий, но сейчас! Ахметочка, такой нежный и романтичный, корчится от боли на полу, и кто виноват? Эта грязная, мерзкая тварь, женщина! Одна из тех конкуренток, которые забирают у таких, как Мойша, самых лучших, самых красивых мужчин… В общем, этого тонкая натура Гарцмана вынести уже не могла.

То, что натворил потом Гарцман, икалось Вечному Кипру еще долго, а кое-кого, в основном тех, кто хорошо понимал возможные последствия, кошмары мучили еще дольше. Вот только самого Гарцмана в тот момент последствия интересовали меньше всего. В результате Бьянка не успела увидеть ни поднявшейся суматохи, ни вскакивающих со своих мест товарищей, ни перемахнувшего через стол, сметая на своем пути тарелки и бутылки, Соломина. Она только почувствовала дикую боль и почти мгновенно потеряла сознание.

Когда Бьянка пришла в себя, то первым, что она почувствовала, был холодный, шершавый язык, облизывающий ее руку. Повернула голову – ну да, рука вывалилась из-под одеяла, и Джек этим моментально воспользовался. Огромная, вывезенная щенком со Снежной, а сейчас отъевшаяся на сытных корабельных харчах и вымахавшая больше любого сенбернара зверюга отличалась невероятно добрым нравом и редкостной ленью. Все, кстати, удивлялись, как девушка справляется со зверем, давным-давно обогнавшим в размерах своих диких сородичей, а ведь это невероятно просто – зверей надо любить, и они ответят вам тем же. Вот Джек и любил свою хозяйку, и слушался ее так, как никакая комнатная болонка неспособна органически.

Почти сразу же до девушки дошло, что она лежит на собственной койке в своей каюте, а рядом с ней бесшумно висит в воздухе робот медицинского контроля – такой обычно оставляют рядом с человеком, которого извлекли из регенератора. Пара часов беспробудного сна при этом – вполне нормальная ситуация. Физически же человек полностью здоров, и ему в медотсеке делать нечего, вот и переносят бывшего пациента в каюту, оставляя при нем робота – так, на всякий случай. Только вот почему она угодила в регенератор? Вопрос оставался открытым.

Быстро одеваясь и одновременно привычно отталкивая по пятам ходящего за ней и путающегося под ногами Джека, Бьянка пыталась вспомнить, что же произошло. Увы, память давала сбой на том моменте, когда она стояла над поверженным ловеласом и раздумывала, врезать ему еще разок, с ноги, на долгую, так сказать, память, или хватит уже. А потом резкая боль – и темнота…

– Ну что, стрекоза, пришла в себя?

Бьянка обернулась, едва удержавшись от того, чтобы подпрыгнуть. Позади нее, в проеме бесшумно отъехавшей двери, занимая его целиком глыбой необработанного гранита, возвышался Ветишко, и свет ламп отражался от его наголо бритой головы. Вообще-то по неписаным законам этикета положено было вначале постучаться, но врач, идущий к больному, мог этим пренебречь. Доктор широко улыбался – он всегда относился к Бьянке очень доброжелательно.

– Что со мной было?

Ветишко вошел, аккуратно закрыл за собой дверь и заговорщицким шепотом сказал:

– А тебя после ваших вчерашних посиделок командир на руках приволок, ты еле дышала. Только тс-с-с, – доктор приложил палец к губам, – его величество пообещало, что если я тебе хоть слово скажу, то оно само меня убьет, зарежет и закопает.

– Это с чего бы так?

– А я почем знаю? Может, повод ищет, чтобы мне пальчиком лишний раз погрозить.

– Да я не про то. С чего я еле дышала? И с чего он меня на руках тащил? Вроде пила немного…

– А тебя ткнули чем-то, скорее всего, вилкой, и попали прямо в левую почку. Это жутко болезненно, а у тебя и без того болевой порог низкий. Такова расплата за то, что ты стала неплохим пилотом.

– В смысле?

– В прямом. У тебя отличная реакция, но это очень часто наблюдается как раз у людей с пониженным болевым порогом. Ничего страшного, как пилот пилоту говорю.

– Вы же доктор.

– Я – военный врач на боевом корабле, а значит, должен иметь еще хотя бы одну специальность и хоть немного разбираться во всем, что на корабле происходит. Я выбрал истребители. И не смотри на меня так, это вы – ускоренный выпуск. В серьезном училище людей по нескольку лет тренируют, а дворяне и вовсе с двенадцати лет в Гагаринских училищах. Для дворянина защищать свою страну так же естественно, как есть или спать, и неважно, будет он потом военным или гражданским. А защищать Родину надо профессионально, иначе грош цена такому защитничку.

– Я даже не знала…

– О, тебе многое еще предстоит узнать. Ладно, я пошел.

– Пал Палыч, стойте. А как все произошло-то?

– Откуда я знаю? Меня, если ты помнишь, там, где вы развлекались, не было, а потом я с тобой в медотсеке сидел. Свяжись с кем-нибудь из ребят – коммуникатором, надеюсь, еще пользоваться не разучилась? А то я, пожалуй, напишу статью в медицинский журнал о влиянии укола вилкой на работу мозгов.

Рассмеявшись собственной шутке, циничный, как и все врачи, Ветишко вышел из каюты, а Бьянка, закончив приводить себя в порядок, врубила коммуникатор. С третьей попытки ей удалось связаться с Мельникайте, у остальных коммуникаторы были отключены – народ еще отсыпался. Лейтенант, правда, тоже зевал и попытался Бьянку послать, но она на него насела и заставила-таки рассказать, что же произошло.

Сознание она потеряла почти сразу после того, как Мойша, которого Мельникайте называл не иначе как Этот Придурок, ударил ее вилкой. Смешно, будь на ней боевой комбинезон, она даже не почувствовала бы удара. Боевые комбинезоны пилотов, десантников, да и вообще всех военнослужащих обладали хитрым свойством – при ударе их внешний слой мгновенно перестраивался, распределяя энергию по всей площади поверхности. Точнее, не по всей, а по той, до которой успевал дойти процесс перестройки. При ударе кулаком, к примеру, задействовалась почти вся поверхность, а энергию пули, к примеру, из стандартной офицерской «кобры», летящей, понятное дело, немножко быстрее кулака, принимал на себя круг радиусом сантиметров тридцать. Удар, конечно, получался чувствительный, но вполне терпимый. Ножом же или тем паче вилкой такой комбинезон было даже не поцарапать.