Ассасины - Томас Гиффорд

Д'Амбрицци поднял на него глаза.

— Да кому это нужно, отец? Никому. Ничего хорошего эти бумаги людям не принесли.

Мы сидели в креслах, смотрели по телевизору запись футбольного матча.

Затем появился доктор Кассони и принялся за свое дело.

Получалось, что кардинал Инделикато действительно скоропостижно скончался от обширного инфаркта.

* * *

Решили, что о кончине кардинала Инделикато будет официально объявлено через тридцать шесть часов. К тому времени я уже должен был находиться на борту самолета, лететь домой, в Принстон. Я знал, мне нужно время, чтобы хоть немного прийти в себя. И еще хотелось повидать отца. Много чего довелось узнать мне за время отсутствия, но никакого удовлетворения я не испытывал. Все с самого начала пошло как-то не так. Сколько свершилось зла, но ни единого злодея не было найдено. Даже Хорстман рассматривался теперь как жертва, слепое и безвинное орудие в мастерской схеме интригана Инделикато. Не знаю, возможно, эта схема разрабатывалась им вместе с Архигерцогом. Не знаю, как бы я теперь поступил с Хорстманом, будь у меня оружие, но все рассуждения на эту тему были бесполезны. Хорстмана отправили обратно, в безвестность и тьму, туда, откуда пришел. Я потерял шанс отомстить за сестру.

Существовала еще проблема монсеньера Пьетро Санданато. Что прикажете делать с ним, как его там ни называй — обезумевшим католиком, дошедшим до ручки фанатиком, просто сумасшедшим?... Чем он занимается теперь? Как может ужиться сам с собой, зная, что предал своего наставника, что косвенно виновен в смерти своего нового союзника? Впрочем, я полагал, что Д'Амбрицци, будучи человеком мудрым да еще облеченным властью, постарается сплавить его с глаз долой в какой-нибудь заброшенный монастырь. Не станет унижаться до мести, марать руки об это ничтожество, эту змею, которую пригрел на груди. И Санданато закончит свои дни в глуши и забвении.

Наверное, меня должен был поразить, даже шокировать тот факт, что Каллистий убил Инделикато, но, сколь ни покажется странным, я находил этот поступок по-своему логичным. Ведь он был одним из ассасинов, он отправился за своим командиром в горы, убивать Папу Пия.

И вот сорок лет спустя тот же самый командир напоминает ему, что он был одним из них, что тогда им не удалось покушение на Папу, но стоит ли препятствовать новому Папе, то есть ему, взойти на престол? Просто я хочу сказать, если уж вы решили, что можете убить человека, все остальное вопрос обстоятельств и достаточно сильной мотивации. Прошло сорок лет, и Каллистий, он же Саль ди Мона, не растерял этой решимости. Что ж, наверное, он был не первым умирающим Папой, решившимся на убийство. По-моему, это даже свидетельствовало о силе характера. Церковь, несомненно, выиграет, если ею будет править прогрессивно мыслящий убийца. Или же я окончательно утратил ориентацию на пути к Голгофе?...

* * *

Позже тем же днем меня вызвал к себе кардинал Д'Амбрицци. Новости о скоропостижной кончине Инделикато от сердечного приступа в прессу еще не просочились. Д'Амбрицци назначил встречу в Садах Ватикана, меня сопровождал туда круглолицый улыбчивый священник, без конца восклицающий, какой прекрасный сегодня выдался день.

Кардинал разгуливал по тропинке между пальмами, полы простой черной сутаны раздувались от прохладного ветра. Кругом трудились садовники. Он шел, низко опустив голову, точно разглядывал закругленные носы старомодных ботинок.

Я подошел. Он взял меня под руку, и какое-то время мы молча прогуливались по саду. Я ощущал странную близость с ним, точно мы были старыми добрыми друзьями, но на деле то была фантазия чистой воды. Я приписал это крайней своей усталости и нервному истощению. Вдруг он остановился и уставился на садовника, катившего перед собой тачку, полную жирной черной земли.

— Видите этого человека? — спросил он. — Руки у него грязные. Но, Бенджамин, я думаю о своих руках сегодня, в редкие моменты просветления, и нахожу, что они гораздо грязней. Просто я пачкал их гораздо дольше. Наверное, я чересчур часто мыслю метафорами, и, ей-богу, нет в том ничего хорошего. Грязные руки, чистые руки — какая, черт возьми, разница?... И все же я скажу, в чем состоит разница, если, конечно, желаете это услышать, Бенджамин.

— Не уверен, — ответил я.

Он пожал плечами и неожиданно усмехнулся.

— Разница в людях, Бенджамин. К примеру, я уже страшно скучаю по Санданато... В жизни бы не подумал, что он способен сотворить такое. Всегда был искренним и честным Пьетро... таким преданным. Да, мне его будет не хватать всю оставшуюся жизнь.

— Что вы с ним сделали? Отправили куда подальше?

— Я ничего не делал. Мой старый друг Август убил его прошлой ночью. Мне следовало бы предвидеть, что Хорстман может отомстить. За то, что Пьетро меня предал. Стоило ему узнать, что Пьетро исполнял роль Саймона... и тут он потерял всякий контроль над собой. Дело в том, что Август иногда отправлял мне послания, думал, они попадают к Саймону, которого он так долго знал. Но первым читал все это Пьетро, заставляя тем самым бедного Августа думать, что он по-прежнему работает на меня. И Август сделал то, что получалось у него лучше всего... убил Пьетро. Только что у меня была полиция. Одной-единственной пулей. Выстрел в затылок. Я тут же позвонил вам.

— В точности так же, как убил мою сестру...

— Что ж, теперь все кончено. Хорстман скрылся. Санданато убит. Инделикато мертв. Каллистий в коме, и Кассони говорит, что теперь ему уже не выкарабкаться. Что будет, Бенджамин, если нам начнет не хватать священников?

— Очень любопытно было бы посмотреть, — ответил я.

Он громко расхохотался.

— А вам, похоже, понравилась эта идея, верно? Только вот бедный Пьетро уже не сможет оценить юмора. — Он как-то странно взглянул на меня. — Не было у него чувства юмора. Возможно, главный его недостаток. — Он пожал плечами.

— Недостатков у него хватало, это точно, — заметил я.

— Согласен. — Голос старика звучал немного печально.

— Поскольку я являюсь язычником...

— Снова согласен.

— ...и не проявляю должного уважения к священнослужителям, могу я задать вам один довольно дерзкий вопрос? Наверняка ближайшей новостью будет ваше избрание на папский престол, верно?

— Возможно. Если я этого захочу, Саммерхейс сможет купить для меня эту должность. Но я еще не решил. Не знаю, что лучше для Церкви — Папа-долгожитель или напротив. Это вопрос, не правда ли?

Мы подошли к воротам, через которые я вошел в сад. Тут до меня дошло: Архигерцогу можно простить все, раз он способен купить папство!...

— А я, пожалуй, погуляю еще, Бенджамин. — Он поднял голову и смотрел на меня из-под тяжелых полуопущенных век. — Однако на прощание позвольте дать вам один маленький совет. Вы когда летите домой?

— Завтра, — ответил я.