Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Только благодаря неожиданности священнику удалось схватить Генриха за плечо, развернуть его и, размахнувшись, с силой съездить ему по подбородку. Мир перед глазами Генриха сжался в маленькую точку; от боли, волной прокатившейся по телу, у него подогнулись колени и он сел на пол. Когда он потряс головой, то услышал свой собственный стон.

Филиппо пытался сдернуть Александру с перил и одновременно возился с веревкой вокруг ее шеи. Генрих, шатаясь, встал на ноги и, еще не выпрямившись до конца, врезался головой в священника. Тот был худым и почти ничего не весил. Сила разбега Генриха помогла ему поднять Филиппо высоко в воздух и положить его на перила. Он увидел широко раскрытый рот и изумление в глазах священника, а также беспомощно хватающие воздух руки. В смертельном страхе Филиппо крепко вцепился в одежду Александры и потащил ее за собой. Генрих, не задумываясь, бросился вперед и схватил девушку за плечи и бедра. Его тоже чуть было не вынесло за перила, и он охнул, когда из-за резкого рывка у него чуть было не выбило суставы. Филиппо, держась обеими руками за юбку Александры, висел над пропастью. Генрих прижимал девушку к себе, как страстный любовник. Он знал, что не сумеет держать ее и Филиппо дольше, чем несколько мгновений.

Он пораженно всматривался в разверзшуюся пропасть за спиной Филиппо. Веревка, которая затянется на шее Александры, если его хватка ослабеет, царапала Генриха по щеке. Александра стонала и мотала головой. Материя, из которой была сшита ее одежда, начала рваться. Генрих смутно подумал, что Филиппо Каффарелли не выдержал испытания.

Взгляд Филиппо встретился с его взглядом. Генрих испытал настоящий шок, увидев, что в глазах священника не было ненависти, а лишь понимание – и облегчение. Пальцы Филиппо разжались, и он полетел в пустоту, чтобы через миг удариться о землю и остаться лежать там, неловко вывернув руки и ноги. Глаза его все еще были открыты, но теперь они смотрели мимо Генриха – в тот мир, о котором только абсолютные идиоты думали, что он ожидает человека после смерти. Генрих хотел заорать ему вслед: «Неужели ты думаешь, что твои прегрешения теперь прощены, глупец?» – но сдержался.

С трудом вытащив Александру наверх, он снова уложил ее на перила. Он тяжело дышал от напряжения. Когда он немного отдохнул, ему стало ясно, что девушка пришла в сознание и смотрит на него. Он стиснул зубы. Взгляд Александры был затуманенным, но прояснился, когда Генрих опять попытался освободить ее от наручников. Она пошевелилась и, почувствовав веревку вокруг своей шеи, повернула голову и посмотрела вниз, в пропасть. Увидев разбитое тело Филиппо, девушка в ужасе содрогнулась и вновь повернулась к Генриху. Ее взгляд вонзился ему в глаза. Она не произнесла ни слова. Он не отвел глаза. Его пальцы онемели.

– Проклятие!

Генрих стащил ее с перил и поставил на ноги. Он не знал, что побудило его так поступить; вероятно, фигура Филиппо, который, казалось, летел лишь одно мгновение с развевающимися волосами и сутаной, а в следующее от него уже не осталось ничего, кроме кучи грязной одежды, из которой торчали разбитые кости. Он сглотнул, дернул девушку за оковы и стал растирать ей кожу. Она никак не отреагировала, только прошептала:

– Отрекись.

– Закрой рот!

– Отрекись.

– Закрой рот, иначе я брошу тебя вслед за ним! – Его голос срывался. Он грубо схватил Александру за плечи и повернул так, чтобы она оказалась спиной к нему. Затем он прижал е к перилам и связал ей запястья. Его руки так сильно дрожали что он лишь с большим трудом справился с узлами. Проверив веревку вокруг шеи Александры, он затянул ее потуже. Когда Генрих снова развернул девушку, она не выдержала и заговорила:

– Это не ты. Это ее влияние. Ты ведь не кукла, ты человек способный принимать собственные решения.

– Слишком поздно принимать собственные решения, – возразил Генрих. – А даже если и так, я принял бы решение в ее пользу, а не в твою.

– Если бы ты принял это решение, то уже давно сбросил бы меня.

– Закрой рот!

Ее юбка была разорвана и наполовину висела вокруг бедер. Внезапно у него мелькнула мысль, что ему, возможно, никогда не доведется узнать, каково это – овладеть ею первым. Генрих заметил, что у него дрожат руки. Он хотел приказать девушке совсем сорвать с себя юбку, а затем раздвинуть ей ноги и проникнуть в нее рукой, которой только что убил священника, сбросив его в пропасть. Но рука не слушалась его.

– Отрекись.

– Стой здесь и полагайся на своего проклятого Бога! – закричал Генрих и побежал в главное здание.

Дверь в комнату Кассандры все еще была заперта. Он начал стучать в нее. Изнутри не доносилось ни звука.

– Откройте! – кричал Генрих. – Придите, по крайней мере, на мост к центральной башне. Там первый из моих подарков вам. Но у меня есть еще и другие! – Он чувствовал себя затравленным. Если она не отреагирует, то все напрасно. Она не реагировала.

– Кассандра!

Он ударил в дверь так, что она затряслась на петлях.

– Кассандра!

Выругавшись, Генрих сдался. Сердце, казалось, стучало у него в голове и мешало ему думать. И тут его осенило, на какой зов она откликнется в любом случае.

– Там ничего нет, – прошептал Вилем Влах.

– Признаться, я в этом не уверен, – возразил Андрей.

Они лежали под прикрытием непролазного кустарника, в котором ломонос, малина и терновник душили друг друга. Перед ними простирался кусок менее густого леса, постепенно переходящий в сад. Фруктовый сад уже превратился в клочок дикой неухоженной местности, мрачной как из-за тени замка, который возвышался за ней, так и по той простой причине, что все сделанное человеком начинает выглядеть темным и угрожающим, если за ним не ухаживать. На большей части сада еще стояла прошлогодняя трава, поднимаясь до уровня бедер, дрожа и сверкая желтизной под легким ветром, а над ней подобно черным скелетам возвышались узловатые стволы деревьев.

– Только в траве под фруктовыми деревьями может прятаться дюжина человек.

– К чему бы охране замка прятаться? Они бы заняли открытую позицию. Я тебе говорю, там ничего нет.

Андрей бросил взгляд на маленького мужчину рядом с собой. Если и есть где-нибудь человек, который может дрожать от волнения и который в то же время ни на что в целом мире не променяет возможность оказаться в подобной ситуации, то это Вилем Влах. Даже если бы Андрей отклонил предложение Вилема собрать его дружину в Брюне и поехать вместе с ним, то, вероятно, Влах отправился бы в путь в одиночестве, чтобы объявить Пернштейну войну от имени дома «Хлесль и Лангенфель».

«Хлесль, Лангенфель и Августин».

«Хлесль, Лангенфель; Августин и Влах».

Андрей покачал головой. У него голова шла кругом, когда он вспоминал, как быстро поменялся ветер. Но все окажется напрасным, если им не удастся…

– Ты действительно полагаешь, что Киприан и Александра Хлесль содержатся там вдвоем? – чуть слышно произнес Вилем.