История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен - Джоанна Стингрей

и подарки. Домой вернулась полностью измученная и готова была уже рухнуть на кровать, как вдруг зазвонил телефон. Звонил молодой кинорежиссер Роман Качанов.

– Хочу пригласить тебя сыграть роль в моем новом фильме, – сказал он, когда я сняла трубку. – Это сказка для взрослых.

Кино? До сих пор я никогда об этом не думала, но, как и многое другое в моей жизни, когда вдруг представляется новая возможность, сказать «нет» я не могу.

Мы встретились с Романом, чтобы обсудить фильм, мою роль и примерить несколько платьев – посмотреть, как я буду выглядеть в облике своего персонажа.

– У меня только одна просьба – чтобы волосы мои сохранились в своем виде, – сказала я ему.

Не знаю, почему мне это казалось столь важным, но Роман согласился.

Болтать по-русски я уже научилась, но кириллица все еще давалась мне с трудом, и прочесть сценарий самостоятельно я была не в состоянии. Друзья переводили мне уже опубликованные комментарии.

– Журнал «Эфир» считает, что с точки зрения жанра фильм будет представлять собой фантастическую сказку с элементами комедии, – читал мне вслух Большой Миша. – А Инна Ткаченко из газеты «Коммерсант Daily» пишет, что «“Урод” – отличный пример российского комедийного мистификаторства, доказывающий: нет ничего смешнее страшного. Урод появляется на свет в провинциальном роддоме в возрасте “примерно тридцати лет” и начинает свое путешествие по жизни. Он обладает уникальным даром принимать образ любого, кто привлечет его интерес, – от графа Монте-Кристо до Арнольда Шварценеггера и Иисуса Христа. За ним, естественно, охотится маньяк из КГБ. Урод, как положено, влюбляется, но не прежде, чем прочтет откровения “Камасутры”. Нет ничего забавнее борьбы добра со злом».

– Вау! – произнесла я после некоторого молчания, пытаясь переварить услышанное. – Звучит, как полное безумие.

– Ну, для тебя ничего сложного, – меланхолично заметил Миша. – Ты сама ведь, по сути, безумна.

Мне досталась роль возлюбленной Урода, американки по имени Джейн. Самого урода играл Никита Высоцкий, сын знаменитого Владимира Высоцкого. Великий бард умер в 1980 году, но и спустя десятилетие никто не смог обогнать его по количеству продаваемых пластинок. «Маньяка из КГБ» играл великолепный Алексей Золотницкий. Просматривая уже готовый фильм, я поняла, что Золотницкий – один из лучших актеров, которых я когда-либо видела на экране. Он умудрялся быть одновременно страшным и смешным – карикатура, но ужасно похожая на людей вокруг. Это было просто невероятно!

Снимали мы в Москве и в Сочи. Сочи был прекрасен, и я без труда представляла стекающиеся сюда летом толпы туристов. В Москве же зима выдалась невероятно суровой. Жуткий холод – чуть ли не самое яркое воспоминание об этих съемках. Многие съемочные дни были натурными, и после каждой сцены я неслась в автобус согреться. Уже буквально через пять минут пребывания на воздухе я переставала чувствовать свое тело. Спотыкаясь и чертыхаясь, неслась к теплому автобусу на ногах-ледышках. Как пущенный с огромной скоростью футбольный мяч я влетала в автобус, меня тут же укутывали в теплые одеяла, растирали кисти и ступни и отпаивали горячим чаем, готовя таким образом к очередному выходу в чудовищную стужу.

Самой смешной в процессе съемок оказалась сцена, где мы с Уродом взбегаем вверх по длинной лестнице и в какой-то момент останавливаемся для поцелуя. Все знали, что от сигарет меня буквально тошнит, а Никита, как, впрочем, и все остальные на площадке, курил беспрерывно. Ощущение у меня было такое, будто я целу´ю пепельницу, но вся съемочная группа требовала дубля за дублем и валилась на пол от смеха, видя мои гримасы отвращения при каждом поцелуе. Когда же я переставала морщиться, то и сама не могла удержаться от смеха.

Во время сцены в баре Урод превращается в Шварценеггера и должен пронести меня на руках по лестнице вниз. Гримеры и костюмеры сделали из Никиты настоящего культуриста, но на самом-то деле под накладными мышцами крылось тощее тело. Я жутко боялась, изо всех сил вцепилась в него и молила Бога, чтобы Никита не споткнулся и мы не покатились вместе по лестнице.

Многие русские слова из сценария я не понимала, но Роман велел мне не сильно по этому поводу беспокоиться и говорить то, что я знаю, – он все исправит на озвучке.

– О’кей, – говорю я, кивая, – я готова.

– Отлично, – отвечает он, направляясь к камере. – Дай нам час.

На этих съемках я поняла, что главная составляющая времени актера при кинопроизводстве – бесконечное ожидание. Каждое утро мне на лицо накладывали толстенную и тяжеленую, весом, наверное, с килограмм, маску грима, и затем шесть-семь часов я сидела в этой высыхающей у меня на лице маске! Уже на клипах я поняла, что съемки – это всегда ожидание то одного, то другого, но в кино ожидание это растягивалось до бесконечности. Самое трудное состояло в том, что в этом гриме я не могла есть – боялась, что он размажется и расплывется. Иногда, когда казалось, что от голода я теряю сознание, я запихивала в себя крутое яйцо. К концу съемок я похудела почти на три кило!

Сцены с Алексеем выглядели слишком реально, и были моменты, когда мне на самом деле становилось не по себе и я начинала думать: может, он и есть настоящий агент КГБ, прикидывающийся актером, который прикидывается агентом КГБ? Лицо Золотницкого искажали жуткие, почти потусторонние гримасы.

Ну а самой драматичной стала финальная сцена, когда Урод уходит и идет пешком по морской глади. В море под поверхностью воды была каменная стена, к которой подвезли Никиту, и он шел буквально по воде. Во время этой сцены я должна была плакать, но, не будучи профессиональной актрисой, я понятия не имела, как выдавить из себя слезы. Со всех сторон мне советовали думать о чем-то грустном или болезненном. Я стояла на берегу, перебирая детские воспоминания об умерших домашних животных, о травмах на занятиях гимнастикой, но все без толку. Жутко нервничая, я изо всех сил напрягала мозг, чтобы вспомнить хоть что-нибудь подходящее, и вдруг услышала голос Романа.

– Давай! – скомандовал он мне.

Я в отчаянии смотрела на идущего по воде Никиту и вдруг вместо Никиты увидела, что по воде идет Виктор. У меня перехватило дыхание, по щекам полились соленые слезы. Виктор был там, я чувствовала его, и было так страшно, так грустно, что он остается недостижим.

– Я люблю тебя, дурак! – закричала я и услышала за спиной восторженные возгласы всей съемочной группы.

Все были впечатлены, но я еще несколько дней не могла отойти от этой сцены. Ничто из всего процесса съемок, ни один эпизод фантастического мистического фильма не был для меня так реален, как уходящая к горизонту