Деньги, банковский кредит и экономические циклы - Хесус Уэрта де Сото

Центральный банк как институт централизованного финансового планирования не в состоянии никаким образом выполнять те функции, которые выполнялись бы на свободном рынке частными деньгами, подчиненными принципам права. Центральный банк не только не обладает необходимой информацией. Само его существование усиливает искажающие экспансионистские эффекты банковской системы с частичным резервированием. Это приводит к возникновению значительной межвременной рассогласованности рынка, которую даже центральный банк может обнаружить только тогда, когда уже слишком поздно что-либо предпринимать. Даже такие защитники института центрального банка, как, например, Чарльз Гудхарт, вынуждены признать, что, несмотря на все прилагаемые усилия и используемые модели равновесия, в действительности руководители центральных банков практически не в состоянии адекватно координировать предложение и спрос на деньги при том непредсказуемом и изменчивом поведении множества переменных, с которыми они имеют дело. Чрезвычайно сложно, если не невозможно, манипулировать агрегатами (вроде так называемой «денежной базы») и параметрами (вроде индекса цен, процентной ставки и валютного курса), не порождая ошибочной и дестабилизирующей денежной политики. Кроме того, Гудхарт признает, что центральный банк подвержен такому же внешнему давлению и внутренним напряжениям, которые имеют место в случае любой другой бюрократической структуры и изучаются школой общественного выбора. Центральными банками руководят люди, в отношении которых действуют те же мотивы и ограничения, что и в отношении всех других государственных служащих. В процессе принятия решений они подвергаются давлению со стороны групп, заинтересованных в проведении той или иной денежной политики. Такие группы образуют политики, заинтересованные в голосах на выборах, сами частные банкиры, инвесторы фондового рынка и масса других лиц и сил с узкогрупповыми интересами. Гудхарт заключает: «Есть соблазн совершить ошибку, предавшись монетарной распущенности. Повышение процентной ставки (политически) непопулярно, а ее снижение – популярно. Даже если не принимать во внимание эти – политические – соображения, всегда найдутся аргументы, чтобы отложить момент повышения процентной ставки до тех пор, пока не будет собрано больше информации о текущем состоянии дел. Политики редко видят себя теми людьми, кто обрушивает на электорат внезапную инфляцию. Вместо этого они полагают, что политически дискомфортное повышение процентной ставки следует отложить, а ее снижение – ускорить неким безопасным образом. Но в конце концов всегда происходит одно и то же. Политическое манипулирование процентной ставкой и, следовательно, денежными агрегатами приводит к потере общественного доверия и росту скептицизма в отношении антиинфляционной риторики политиков»[717].

Признание вреда, который способны приносить официальные лица центральных банков, находящиеся под политическим давлением политиков и заинтересованных групп (эта проблема была исследована в работах авторов школы общественного выбора), сформировало консенсус в отношении того, что центральный банк должен быть как можно более «независим» от текущих политических решений, вплоть до того, что эта «независимость» должна быть установлена законодательно[718]. Это, конечно, является некоторым (небольшим) продвижением к реформированию финансовой системы. Однако, даже если риторика независимости центрального банка находит отражение в самой конституции и эта независимость каким-то образом обеспечена на практике (что в большинстве случаев более чем сомнительно), многие положения школы общественного выбора в отношении поведения центрального банка сохраняют свою силу. Важно также подчеркнуть, что центральный банк генерирует масштабные, рассогласованные во времени ошибочные инвестиции, даже когда на первый взгляд проводит «стабильную» денежную политику[719].

Как ни странно, дискуссия о независимости центрального банка породила контекст для другой дискуссии – о структуре стимулов, которые бы наилучшим образом мотивировали руководителей центральных банков проводить правильную денежную политику. Эти бесплодные дебаты возобновились в связи с проблемой «финансового центрального планового органа», став продолжением дискуссий 1960—1970-х годов, в которых теоретики в странах Восточного блока извели тонны чернил. Предложения увязать жалованье руководителей центрального банка с выполнением ими задач по поддержанию стабильности цен и в самом деле имеют много общего с поисками систем материального стимулирования, которые велись в социалистических странах в тщетной попытке мотивировать менеджеров государственных предприятий вести дела более «эффективно». Те попытки провалились, и точно так же суждено провалиться нынешним, предпринимаемым из лучших побуждений, попыткам в отношении центральных банков. Они обречены на неудачу, поскольку игнорируют существенное обстоятельство: руководители государственных контор, будь то государственные предприятия или центральные банки, не могут, осуществляя свою повседневную деятельность, игнорировать бюрократическое окружение, в котором они работают. Они не могут также преодолеть неустранимую неполноту знания о ситуации, в которой им приходится действовать. По поводу бесплодности попыток разработать искусственные системы стимулов, которые должны заставить функционеров работать более эффективно, Янош Корнаи сделал следующее замечание: «Можно внедрить искусственные системы стимулирования, поддерживаемые вознаграждениями и штрафами. Система может соответствовать неким подразумеваемым мотивам, упомянутым выше. Но если она вступит с ними в конфликт, это породит неустойчивость и неопределенность. Руководители организаций либо попытаются повлиять на тех, кто вводит систему стимулирования, либо станут нарушать ее правила… В результате мы получим не эффективно стимулируемый рынок, а обычный конфликт между регулятором и фирмами, регулируемыми бюрократией… В политическую бюрократию встроен внутренний конфликт, отражающий разногласия в обществе и разные виды давления со стороны различных общественных групп. Они преследуют свои индивидуальные и групповые интересы, включая интересы того государственного ведомства, к которому относятся. Власть порождает непреодолимый соблазн воспользоваться ею. Бюрократ является интервенционистом, поскольку такова его общественная роль; это диктует ему ситуация, в которую он поставлен»[720].