Собрание сочинений в десяти томах. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский

Тотчас же была послана за цыганом телега, нарочный поскакал в город за доктором, а слуги заметались, как угорелые, проклиная и ругая бродягу, из-за которого так тревожили их покой. Солнце не успело еще зайти, как Тумр лежал уже на мызе. Мотруна сидела у его изголовья, а подле стояла сама пани с доктором.

По мнению доктора, больной занемог от истощения сил, вследствие лишений и чрезмерного труда. Молодость и крепкое сложение сильно боролись с недугом, и ему нужно было только немного душевного и телесного спокойствия и подкрепления, чтобы встать на ноги.

XVI

Чувствительная Фанни принялась со всем рвением своего романтического сердца за устройство судьбы двух влюбленных, так как для поправления расстроенного здоровья мужа, а еще более для свидания с Францией и с милым Парижем требовалась безотлагательная поездка за границу, то она очень спешила с предпринятым делом, решившись непременно покончить его до своего отъезда.

Как только доктор объявил, что Тумр вне опасности, она приказала позвать братьев Лепюков. Они пришли, недовольные и сумрачные, не зная, что будет, но смекая в чем дело, потому что все село говорило о милости господ к цыгану. Пан Адам не хотел, а супруга его чувствовала себя не в силах повести с ними речь, а потому их принял капитан Гарасимович, прибывший в Стависки вскоре после свадьбы пана Адама и всем у него заправляющий.

Несколько слов о пане капитане не обременят читателя. Это был отставной офицер, раненый в какой-то кампании против турок, мужчина средних лет, богатырского роста, цветущего здоровья и довольно приятной наружности. Было у него где-то по соседству именьице, состоявшее из двух хат, но он отдавал его в аренду, а сам кочевал по окрестным помещикам, с одним охотился, с другим играл в карты, с третьим кутил. Был он посредником во всех спорах и секундантом на всех дуэлях, претендентом на руку каждой молодой девушки, непременным гостем на всех именинах, словом — он был некоторым образом приживалом, и только собственное имение, хотя и очень небольшое, давало ему нечто вроде независимости и позволяло до известной степени поднимать нос.

Кроме вышеперечисленных занятий капитан торговал борзыми, ружьями и всем, что у него было, у него всегда бывали хорошие вещи, как бы приготовленные на случай. С мадам Перу он был знаком с давних лет, злые языки даже поговаривали кое-что насчет их дружбы, достоверно только то, что вскоре после свадьбы и он появился в Стависках, занял квартиру во флигеле, перевел сюда свою псарню и стал распоряжаться, как дома. Пан Адам поговаривал даже об отдаче имения в его управление на все время своего пребывания за границей. Ленивого, всем скучающего пана Адама забрать в руки капитану было нетрудно, а с его женой они как будто стакнулись и очень дружелюбно делили между собою распоряжение поместьем и самим помещиком.

Капитан имел очень высокое понятие о своих способностях, своем роде, ловкости и вообще о всех достоинствах, которыми наградила его природа. С истинным видом громовержца вышел он к Лепюкам, с длинным чубуком, которого один конец был в губах, а другой волочился по полу, подперши руки в бок, в полной уверенности, что скажет он слово — и никто не пикнет.

— Ну, — произнес он, садясь на лавку на крыльце против мужиков, — знаете, зачем вас сюда призвали?

— Не можем знать, — отвечали Лепюки, низко кланяясь.

— Ну, так вот зачем, — сказал капитан, улыбаясь, — слушайте!

— Слушаем, — произнесли братья.

— Господа хотят, чтобы вы отдали вашу сестру Мотруну за того цыгана, что поставил здесь кузницу, так им угодно и так должно быть.

Лепюки молча переглянулись, потом старший выступил вперед, отвесил новый поклон в землю и, крепко сжимая в руках баранью шапку, сказал:

— Мы, пан капитан, и не противились бы, коли такая панская воля, да одно есть большое препятствие.

— Какое? — крикнул капитан.

— Да как мы пойдем против воли покойника? Он не хотел и настрого нам заказал, чтобы не отдавали Мотруны за этого бродягу. Слово отцовское, — сын должен повиноваться, а не разбирать.

Капитан, всегда считавший нравственность необходимой для простого народа, но необязательной для себя, презрительно улыбнулся.

— Какое тут дело покойнику! — вскричал он. — Умер и царствие ему небесное, а вы делайте, что приказывают.

— Да как же, когда мы ему обещали?.. — возразил старший Лепюк.

— А с чего вы взяли обещать то, чего не властны исполнить? — закричал капитан, разгорячаясь. — Девка хочет идти за него, господа согласны и приказывают, а вы станете противиться!

— Мотруна не посмеет идти против воли отца, — возразил младший Лепюк.

— Молчать! — крикнул капитан, стуча трубкой. — Смеешь ты у меня рассуждать! Приказано, ваше дело исполнять господскую волю.

Братья переглянулись, немножко испуганные вспыльчивостью капитана.

— Но, — начал было старший.

— Без всяких но! Знать ничего не хочу, делайте, что вам велят. Давайте, что следует за Мотруной, и справляйте свадьбу.

Меньшой Лепюк смело поднял голову и сказал:

— Когда приказывают господа, мы противиться не можем, не о чем и рассуждать. Но для нас воля отца — святое дело, а он перед смертью сказал, что если Мотруна пойдет за цыгана, то она ему не дочь, а нам не сестра. Господа пускай делают, что хотят, а мы справлять свадьбы не будем и ничего ей не дадим, хоть вы нас наказывайте, как знаете.

Сказав это, Лепюк замолчал, а капитан, взбешенный неожиданным отпором, вскочил с лавки.

— Ты смеешь еще говорить, — закричал он, — смеешь противиться панской воле?! Вот погоди… Да ты знаешь ли, чем это пахнет?

Молодой Лепюк не дрогнул, в лице его не было ни малейшего признака боязни или смущения, он спокойно смотрел на пыхтевшего от гнева капитана, но в этом взоре высказывалось столько твердой, непоколебимой воли, что Гарасимович почувствовал себя побежденным и, не зная, что делать, пробормотал только:

— Ступайте и делайте, что приказано. С тобой же мы иначе разделаемся, — прибавил он, грозя меньшому Лепюку. — Ступайте.

Братья поклонились и ушли, капитан же, несколько успокоившись, отправился в гостиную, где пани встретила его с глазами, горящими любопытством.

— Ну что, любезный капитан?

— Ничего! Мужики, как все мужики: поартачатся, а все-таки сделают, что им велят.

— Так они не соглашаются?

— Да что их слушать! Отец, умирая, наказал, чтобы не выдавали сестру за цыгана, — отрекутся от нее, все вздор. Как прикажете, так и будет сделано.

— Да если они не захотят?

— Будто их спросят, хотят ли они, нет ли? Вы приказываете — и кончено.

— Но я не желала бы употреблять во зло свою власть! Мне