Собрание сочинений. Том 9. Снеговик. Нанон - Жорж Санд

они оказались достаточно рассудительными, перекрыли крышу и расширили хлев.

Весной 1791 года мы узнали важную новость: закон предоставлял восьмимесячную отсрочку платежей тем, кто покупает национальное имущество. Тут крестьяне уподобились стае жаворонков, когда она камнем падает в хлеба: за три дня они все раскупили. Участки были совсем крохотные и шли за бесценок, так что раскуплены были все до единого клочки земли в долине. Каждый купил, что смог, и хотя отец Памфил насмехался и пугал крестьян, красноречиво расписывая, что земля в их руках долго не останется, ибо с теми, кто свершит такое святотатство, случится беда, поверивших его словам было очень мало. Впрочем, отец Фрюктюё предписал ему молчание, он требовал уважения к закону, хотя и очень горевал из-за него. Что до меня, так мне удалось купить мой дом за тридцать три франка, и я смогла даже вернуть часть денег из собранных для меня в складчину на празднике Федерации, попросив мэра раздать эти деньги бедным. Себя-то я считала за богатую, — как же, ведь я была уже собственницей, и у меня осталось еще пятнадцать франков после того, как деньги были возращены.

Но никто из нас не мог и помыслить о покупке монастыря с его огромными строениями и оставленными за ним землями, которые, будучи очень хороши, были нам совсем не по карману.

Думали уже, что монахи в нем останутся надолго, если не навсегда, когда в середине мая появился некий господин, сопровождаемый мэром и одним судейским из города, и, показав бумаги, удостоверявшие, что он является владельцем монастыря и его угодий, попросил братию через судебного пристава очистить все помещения.

Вероятно, трое монахов, выбрав отца Фрюктюё настоятелем, в конце концов поняли, что он ничему воспрепятствовать не сможет. Они приняли меры и подыскали себе жилье, не дожидаясь судебного приказа, и когда новый владелец вошел в монастырь, он обнаружил там только одного настоятеля, который пересчитал деньги и вписал их в книгу.

Эмильен, присутствовавший при этом свидании, ибо отец Фрюктюё попросил его помочь ему привести в порядок счета, рассказал мне все, как оно было.

А теперь надобно сказать несколько слов о покупщике. То был адвокат из Лиможа, патриот, который рассчитывал перепродать свою покупку и сделать выгодное дело, если закон останется в силе, но хорошо понимал, что во времена революции риск всегда очень велик; тем не менее он шел на этот риск из преданности революции. Все это он изложил настоятелю, который принял его очень любезно и захотел побеседовать с ним.

— Я верю вам, — сказал он, — у вас лицо человека достойного, и мне говорили, что вы пользуетесь хорошей репутацией. Что касается меня, то я всегда думал, что распродажа нашего имущества начнется тотчас же, как Национальное собрание объявит рассрочку платежей. Поскольку дело сделано, мне остается только подчиниться. Но вы застали меня за подсчетом того, что наша община имела наличными деньгами, и я бы хотел узнать от господина мэра, который здесь присутствует, кому я должен их передать, потому что теперь мы имеем право только на государственную пенсию.

Господина Костежу (таково было имя покупщика) удивила честность и прямота настоятеля. Он был весьма предубежден против монахов и не удержался от вопроса — так ли щепетильны и другие члены общины в отношении своих наличных денег.

— Сударь, — ответил ему настоятель, — вы вовсе не должны касаться моих братьев во Христе. Они покинули обитель, не взяв с собой ничего из общего имущества. Да они и не смогли бы это сделать, потому что я был у них и настоятелем и казначеем. Если вы подозреваете недостачу денег, то это подозрение должно пасть только на одного меня.

Мэр уверил его, что ни у кого нет никаких подозрений; адвокат попросил извинения за те слова, что вырвались его, а судейский объявил, что не сомневается в честности настоятеля. Он принял сумму, которая равнялась одиннадцати тысячам франков и которую он должен был возвратить государству. Он выдал на нее расписку и предложил настоятелю, явить свои права на обещанный пенсион.

— Я не буду ничего заявлять и не хочу пенсиона, — ответил тот. — Я принадлежу к семье зажиточной, которая, радостью примет меня и даже возместит мне мою часть наследства, поскольку по закону я более не принадлежу к монашескому ордену.

Покупщик, видя, сколь настоятель бескорыстен и законопослушен, уверил его в том, что никто и не собирается грубо вытолкать его из монастыря, и пригласил остаться на несколько дней и более, если он того пожелает. Настоятель поблагодарил и сказал, что он уже давным-давно готов покинуть эти места.

Тогда занялись беднягой братцем, который оставался без единого су и в том самом платье, что было на нем надето.

— А как же вы, сударь? — спросил его судейский. — Позаботится ли кто-нибудь о вашей судьбе?

— Этого я не знаю, — ответил братец.

— Кто же вы?

— Эмильен де Франквиль.

— В таком случае… У нас нет никаких оснований беспокоиться за вас: ваша семья из самых богатых в провинции, и вы, конечно, воссоединитесь с ней?

— Но я не получил от моих родителей никакого предписания и не знаю, где они, — сказал Эмильен с некоторым замешательством.

Покупщик, мэр и судейский с изумлением переглянулись.

— Возможно ли, — воскликнул покупщик, — чтобы вас вот так и оставили на произвол судьбы?..

— Простите, сударь, — перебил его Эмильен, — вы ведь говорите при мне, а я не дозволяю никому оскорблять моих Родителей…

— Это делает вам честь, — в свою очередь, перебил его господин Костежу, — но все же вы должны знать, каково ваше положение. Ваши родители покинули пределы Франции, и если они незамедлительно не возвратятся, их будут рассматривать как эмигрантов. Вы, безусловно, осведомлены о том, что стоит вопрос, не лишить ли эмигрантов их собственности; если решение будет положительное, вы легко можете оказаться без средств, ибо в случае объявления нам войны конфискация вашего имущества и имущества тех аристократов, что перешли на сторону врага, будет первым декретом, который примет Национальное собрание.

— Ни мой отец, ни мой брат никогда не перейдут на сторону врага! — вскричал Эмильен. — И я настолько в этом уверен что даже рассчитываю пойти служить солдатом, если по какой-то неведомой мне причине моим родителям будет невозможно вернуться во Францию и принять во мне участие.

— У вас очень благородные чувства, — сказал покупщик. — Но в ожидании того времени, когда начнется война и вы войдете в возраст, чтобы принять в ней участие, позвольте мне заняться вашей судьбой. Я вовсе не собираюсь, вступив во владение монастырем — этой темницей, куда вас