Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело - Станислав Васильевич Родионов

баночки». Столовый, а что, бывает майонез промышленный? «Мука первый сорт, два килограмма». Это не в гастрономе.

Он выбил в кассе чеки на сыр без дырочек, масло несоленое, майонез столовый и приткнулся к маленькой очередишке из трех человек: первым был старичок, тянувший свою дрожащую руку, за ним – солидная дама уже в зимнем, омехованном пальто и старушка, разумеется с бидончиком. Продавцу работы на пять минут.

Боковым близоруким зрением Рябинин увидел рослого парня в голубой спортивной куртке, который вел за плечи такую же высокую девицу почти в такой же спортивной куртке. Они шли по центру торгового зала независимо и как–то значительно, будто их снимали для кино. И Рябинину внезапно подумалось, что старичок не успеет дотянуть до продавца свой вздрагивающий чек.

Девица остановилась поодаль. Парень, не замедляя своего рассекающего хода, почти наскочил на старика и протянул чек из–за его головы далеко вперед, за весы.

– Землячка, взвесь килограммчик чайной!

– А очередь? – удивился старик, поправляя сдвинутую парнем шляпу.

– Спешу, папаша.

– Молодой человек, станьте в очередь, – потребовала дама, надавив на старика, но тот упирался в валунную грудь парня.

– Мамаша, не устраивай ложных склок.

– Обращайтесь ко мне на «вы»! – вспыхнула дама, покрываясь прилившим жаром.

– Грубость не спадает, – тихо и философски произнесла старушка с бидоном как бы только Рябинину.

Продавщица сонно ждала конца схватки, чтобы взять чек у победителя.

– Не пущу! – тонко отрезал старик и зачем–то снял шляпу.

– Петь, дьявол с ними, – издали сказала девица.

Она лениво разглядывала очередь. И как на ее лице виделись лишь горевшие красные губы, так и под распахнутой курткой простодушный вал груди скрадывал всю фигуру.

– Видать, варвары со стажем, – опять сказала старушка для Рябинина.

– Имейте совесть. – Старик положил шляпу на стекло прилавка, словно она закрыла бы путь для безочередных чеков.

– Говорить им про совесть равносильно метанию бисера в известной ситуации, – распалилась дама.

– А одежка на них по моде, – заметила старушка совсем уж про себя, будто разговаривая со своим бидоном.

И промелькнуло, исчезая…

…Серость всегда идет в ногу с модой…

– Да мы спешим, – рассвирепел парень и нажал так, что вся очередь сдвинулась на необходимые ему полметра.

– Позовите настоящего мужчину! – крикнула дама, обернулась, и ее поисковый взгляд прошел мимо Рябинина, не коснувшись.

Но мужчина нашелся – старик, который с неизвестно откуда прилившей силой наподдал парня плечиком и вернул упущенные полметра. Парень на секунду застыл, удивленный неожиданным отпором.

– Знаешь, почему я не начищу тебе вывеску?

– Почему? – наивно попался старик.

– Потому что ты старый, как дерьмо мамонта.

И пошел к девице, которая улыбнулась его шутке.

Рябинин, тугодумно зревший все это время, ощутил холодок в желудке, словно туда скатилась льдинка. Он глубоко вздохнул, пытаясь растопить ее теплым воздухом, и тремя быстрыми шагами догнал парня. Тот уже стоял рядом с девицей, плотски ощупывая ее плечи.

– Извинитесь перед старым человеком, – тихо попросил Рябинин.

– Чего–чего?

– Извинитесь перед ним.

– Мужик, иди–ка к детишкам, – посоветовал парень, еще теснее прижимаясь к девице.

Рябинин взял его за локоть. И тогда увидел белесое лицо вблизи, перед стеклами очков. Светлые глаза, не признающие преград, – глаза записного любимца женщин, принимавших наглость за мужественность. Широкий раздвоенный подбородок. Выше Рябинина на полголовы и тяжелее килограммов на двадцать.

– Извинитесь, – громче потребовал Рябинин.

– Отпусти руку. – Теперь понизил голос парень, как его понижают перед каким–то решительным шагом.

– Извинитесь.

– Я сейчас так тебе врежу по очкам, что ты пластмассы не соберешь.

– Извинитесь немедленно, иначе я…

Что–то блеснуло…

…Рябинин сидел на полу и слепо шарил руками вокруг себя. Кто–то подал ему очки, которые чудом уцелели. Кто–то пытался его поднять, но он встал сам, непонимающе оглядывая людей. Кто–то что–то говорил и доказывал. Кто–то звонил в милицию. Кто–то держал этого парня. Кто–то взял рябининские мешки… И только там, в райотделе, он пришел в себя и ощутил сильную боль в нижней челюсти и какие–то цокающие стуки в затылке.

В комнате дежурного сбилась нервная толпа. Парень, где–то потерявший свою девицу. Двое мужчин, скорее всего, рабочих, которые схватили его в магазине. Старик, нервно комкавший многострадальную шляпу. Дама в мехах, которая приволокла рябининские мешки. Старушка с бидоном – нет, почему–то без бидона.

– Сергей Георгиевич, вы? – удивился дежурный.

– Я, – нехотя подтвердил Рябинин.

– Что за сабантуй? – Петельников вошел в дежурку, вопрошающе присасываясь взглядом к Рябинину.

Дежурный коротко рассказал. Инспектор вроде бы не поверил и повернулся к свидетелям. И уж потом к задержанному:

– Как звать–то?

– Петр, – нехотя ответил парень.

– У меня, Петя, есть одно мучительное сожаление. Лет десять назад я отказался от двухнедельной поездки в Крым, данной мне в поощрение за поимку Васьки Лохматого. Ты, Петя, прибавил еще одно – я теперь всю жизнь буду сожалеть, что не оказался в магазине вместо этого гражданина в очках.

– Он первый схватил меня, – буркнул парень, не выдержав давящего взгляда инспектора.

– Возбудим уголовное дело и его задержим, – решил дежурный, начиная писать протокол.

– Не надо, – тихо сказал Рябинин.

– Почему?

– А зачем?

– Как зачем? – теперь удивился Петельников.

– Мне придется идти к эксперту для освидетельствования, давать показания, являться в суд…

– Тогда что ж, отпустить? – не понимал дежурный.

– Я прошу.

– Ну, если вы просите. – Дежурный скомкал протокол. Но взгляд инспектора требовал какого–то иного ответа.

– Вадим, что это за следователь, которого можно бить?..

Отпуская свидетелей, дежурный все–таки переписал адреса.

– Иди, Петя, – ласково сказал инспектор.

Стоило парню закрыть дверь, как в дежурку торопливо вошел Леденцов.

– Ты его видел? – спросил Петельников.

– Так точно, товарищ капитан.

– А он тебя?

– Никак нет.

– Проверь–ка этого фрукта. – Инспектор кивнул на дверь.

– Есть, товарищ капитан.

Рыжий шар его волос огнем пересек дежурку и пропал.

Боль в челюсти усилилась. Продолжало цокать в затылке, отзываясь на торопливые стуки сердца. Рябинин сел и тихо вздохнул.

– Может, показаться врачу? – спросил инспектор.

– А, пройдет…

– Я тебе звонил. Завтра ты можешь понадобиться.

– Буду дома.

– Знаешь, чем отличается работа инспектора от работы следователя? Инспектор борется с врагом невидимым, а следователь – с видимым.

– Это к чему?

– К тому, что видимый преступник уже пойман инспектором.

– А это к чему?

– К тому, что следователю уметь драться необязательно.

Рябинин попробовал улыбнуться, но разбухшая челюсть пресекла эту попытку.

– Подбрось меня до дому…

В машине он догадался, что ноет у него не только челюсть и не столько челюсть. Болело без физической боли, без определенного места – не на теле и не внутри. Что это? Обида, мучила обида… Его избили, а он простил, как святой. Смысл жизни – в любви к людям. Но ради любви к людям и нельзя прощать.